Поговорив с родственниками, я поехал к тете Оле, уверенный, что моя новость станет главным событием нашей встречи. Но я ошибался.

Из полиэтиленового пакета со старыми бумагами и фотографиями я вынимал одно сокровище за другим. Снимки из Поволжья, Ленинграда, Казахстана – уже немного ориентируясь в контексте событий, я понимал: передо мной целая история. Метрика Паулины, где были указаны ее родители, свидетельство о браке, в котором она сменила девичью фамилию Арнст на Вагнер. Я уже знал о том, что ее отец попал под раскулачивание, но до сих пор не имел законных оснований делать запросы – а теперь они у меня появились. Забегая вперед, скажу, что это расследование еще не завершилось, но я уже узнал о нескольких расстрелах, полном уничтожении огромного хозяйства и продолжаю поиски. Но эта тема выходит за рамки моей книги, поэтому не буду вдаваться в подробности.

Вслед за документами я вынул из пакета, приготовленного для меня тетей Олей, пачку писем. В шапке первого прочитал: «Яя, 1937 год». Меня как будто ударило током. Передо мной были письма Вольдемара Вагнера из лагеря. Семья получала их еще в Ленинграде, провезла через все перипетии казахских ссылок. Они сохранились после смерти Паулины и все это время были на расстоянии нескольких станций метро от меня. Я не верил своим глазам и своей удаче. Это не я нашел письма, а они нашли меня, сказала потом одна моя знакомая. Как бы мистически это ни звучало, я и сам так воспринимаю эту находку.

В моих руках было все. Письма – чтобы взглянуть на жизнь Вольдемара в Сиблаге его глазами, почувствовать, что чувствовал он, понять, чем он жил. И дело, которое давало возможность узнать, чем все закончилось.

Всего сохранилось 38 писем. Семь писем за 1935 год, девятнадцать – за 1936 год, одиннадцать – за 1937 год. Одно письмо мне датировать не удалось. На нем стоит дата «20/VII», и, судя по стилю и содержанию, оно может относиться к 1936 году. Пятнадцать писем – на немецком языке, остальные – на русском. Одно из писем на немецком написано Паулиной, оно почему-то вернулось в Ленинград.

Я читал письма дома и на работе. Тогда я еще работал звукорежиссером в студии звукозаписи и локализации «Кириллица», и потихоньку начал оцифровывать письма. Расшифровывал, набирал текст – и так, письмо за письмом, рассортировал их в хронологическом порядке.

Вольдемар писал регулярно. Видимо, это была одна из его устойчивых привычек, а недобровольная разлука с любимыми и тоска по дому добавляли энергии, чтобы писать чаще. Страница за страницей эти разного качества листочки бумаги из далекого прошлого открывали для меня живого прадеда. Он писал обо всем: какие письма и посылки получил, чем занимается, какая погода в Сибири, что он ест, что просит прислать из одежды и вещей. Очень много личных переживаний и размышлений о жизни и постигшей его участи. Письма, написанные к праздничным датам, он украшал картинками. А на одном, посвященном годовщине свадьбы, виднелись следы от клея в виде сердца и остатки приклеенных маленьких сибирских цветочков.

Эта любовь на расстоянии была такой трогательной, что разрывалось сердце. Я знал, почему была разрушена семья Вольдемара и Паулины, изучил их дела и не обнаружил там ничего, кроме абсурдных обвинений. Я не находил себе места от такой очевидной несправедливости и успокоиться до конца не могу до сих пор. Поражало, какой сильной и искренней была любовь моего прадеда и прабабушки. Письма были полны нежности и тоски, я читал, и комок вставал в горле. Ничего выдуманного: только человеческая душа, вывернутая наизнанку, и настоящая боль, ничем не прикрытая и не предназначенная для посторонних глаз.

Письма прадеда не только перевернули все в моей душе, но и буквально изменили мою жизнь. Я расшифровывал их, изучал документы – и понял, что моя работа и мои настоящие интересы в жизни совсем разошлись. Тогда через общих друзей в фейсбуке я написал директору Музея истории ГУЛАГа Роману Романову. В декабре 2017 года я начал работать в Центре документации и помогаю людям найти информацию об их репрессированных родственниках.

Третье, «лагерное», дело Вольдемара Вагнера. Яя – Новосибирск. 1937 год. № П-12964.

«Миленькая, дорогая жена!» Последние письма из лагеря 1935 год. Этап. Новосибирск. Мариинск. Суслово

Из писем Вольдемара я узнал о том, что из Ленинграда он прибыл в Новосибирскую пересыльную тюрьму. 18 октября 1935 года он писал оттуда и упоминал, что еще во время этапа смог каким-то образом отправить домой несколько писем. Но они либо не сохранились, либо не дошли до адресата.

26 октября заключенных отправили дальше, в Мариинск. По прибытии Вольдемар написал поздравительное письмо своей младшей дочери Изольде, которая родилась 30 октября. В Сиблаге его распределили в Сусловский ОЛП (отдельный лагерный пункт), первое письмо оттуда датировано 19 ноября. В письмах Вольдемара этого периода много бытовых просьб: нужны рукавицы, шерстяные чулки, компот, бумага и конверты, лук и чеснок, крупы и многое другое. Предстоит физическая работа, и Вольдемар пытается набраться сил после этапа. Много пишет о «жирах», которых очень не хватает. Рассказывает о том, что работает «на воздухе», орудует лопатой и ломом, трамбует капусту и заливает рассолом бочки.

18 октября 1935 года

Новосибирск

Дорогая жена!

16-го мы прибыли в Н-сибирск. Находимся в пересыльной т. Управления Сибирск. л. Завтра, возможно, отправят в Сиб. [зачеркнуто] Мариинск для распределения в лаг. пункты.

Здоров, не нуждаюсь ни в чем. Здесь пока стоит теплая погода. К моей радости мне рассказывают, что на Волге был хороший урожай. Живут зажиточно. Целую детей. Привет А.В. Всего доброго. Твой В.

30 октября 1935 года

День рождения Изольды

Вольдемар – Паулине, Изольде

Миленькая, дорогая жена!

26 октября этапом нас отправили из Новосибирска в Мариинск (320 км). Вчера приехали. Здесь распределительный пункт. Куда буду назначен – не знаю. Хотелось бы скорее попасть к цели. Уже путешествую месяц и 10 дней. В […]ей в целости, есть еще 2 банки консервов и 4 руб. денег. Очень жалею,