Ян потупился, а Князев откинулся на спинку своего рабочего кресла, сладко потянулся и достал из ящика стола пачку «Мальборо». Этой диковинкой Колдунов угостился с удовольствием.

– Так вот ты прав, мой дорогой друг, медицинских противопоказаний там не было. – Князев подвинул Яну тяжелую пепельницу зеленого стекла.

– Тогда я не понимаю, вы же сами оперировали, – оторопел Ян. В принципе, при определении плана операции оценивается не только состояние больного, но и так называемая ручная умелость хирурга. Если врач не уверен в своих силах, то он имеет право выбрать вариант попроще, зато с гарантией, что у больного не разовьются осложнения. Но ведь Князев виртуоз, он накладывает анастомозы как мало кто. – Что же помешало?

– Вот такая бумажка. – Доцент достал откуда-то четвертной билет и помахал перед носом Яна. – Точнее, ее отсутствие в моем кармане.

– В смысле взятка?

– Я не должностное лицо, так что взятка не считается, – скороговоркой произнес Князев и спрятал деньги, – считается благодарность.

– Но ведь это неправильно… – Ян осекся.

– Понимаю тебя и не сержусь за благородное негодование. Только знаешь что, идеалы – это как аппендикс. Лучше удалить при первых признаках воспаления и в молодом возрасте, чем дожидаться перитонита. Вот смотри, двадцать пять рублей сумма, конечно, не маленькая, но и не запредельная. Дыру в семейном бюджете точно не пробьет.

– Ну да, верно.

– И тем не менее дядечка ее пожалел. Посчитал, что мой труд этого не стоит, ну и о’кей, насколько он меня оценил, настолько я ему и сделал. И даже больше. От рака я его избавил, а дальше с какой стати я должен за просто так стараться, время тратить, глаза ломать, потом еще волноваться, состоится анастомоз или нет?

– Но ведь мы всегда должны исходить из интересов больного, – промямлил Ян, – делать все возможное.

– Ах, ну конечно! Ян, ты такой хороший мальчик, что, ей-богу, даже жалко тебя портить. Но когда товарищ тонет в розовых соплях гуманизма, я обязан протянуть руку помощи, – Князев рассмеялся. – Янчик, дорогой, запомни раз и навсегда, что если ты сам о себе не позаботишься, то этого не сделает никто. Больше того, если человек не умеет заботиться о себе, у него не будет сил позаботиться ни о ком другом. Такова, мой друг, безжалостная реальность.

– Но все же мне кажется, что так неправильно… Медицина у нас бесплатная, и надо делать, как лучше для больного. Это наш долг, – буркнул Ян, чувствуя, как фальшиво и напыщенно звучат его слова.

Но Князев снова не обиделся:

– Янчик, существуют должностные обязанности, их и вправду следует выполнять неукоснительно, а милосердие и сострадание являются твоими сугубо личными качествами, которые ты волен проявлять по собственному желанию. Еще раз повторяю, от рака я его избавил, и избавил добросовестно. Не тяп-ляп, поверь, постарался в лучшем виде. Ну а реконструктивный этап – уж извини. Я ему все объяснил, он пожалел денег, а я, вот незадача, сегодня был не в милосердном настроении. Что ж, теперь пусть побегает годик с колостомой, потом поищет дурачка, который ему бесплатно восстановит. Найдет, его счастье. Кстати, если речь зашла о милосердии, то так для него будет даже лучше. Получится по передовой методике секонд-лук: сделают заодно ревизию, посмотрят, если вдруг увидят мелкие метастазики, то уберут. Сплошная польза. Ну что, убедил я тебя?

– Никак нет.

На лице Князева появилось выражение «случай трудный, но не безнадежный».

– Дорогой Ян, Гиппократ тобой гордится, в этом нет сомнений, но как насчет богини справедливости, каюсь, серый, не помню имени? Ведь своими идеями ты ее уже до инфаркта довел!

– Почему?

– Ну смотри, ты выдающийся хирург, да-да, не скромничай, уже выдающийся, а после ординатуры станешь вообще гений. Представь, ты оперируешь по три резекции кишки в неделю и условный Иванов столько же. Только ты делаешь красиво, в пределах здоровых тканей, единым блоком с лимфоузлами, и накладываешь анастомоз, а Иванов жамкает кишку, отчего опухолевые клетки выстреливают в общий кровоток и радостно метастазируют, лимфодиссекцией вообще не занимается и завершает операцию колостомой, потому что знает, что все анастомозы у него разваливаются. Результаты разные, а зарплату получаете вы совершенно одинаково. Нравится такое?

– Но это дело руководителя – не допускать до стола таких Ивановых.

– Верно. Но других-то он где возьмет, если зарплату доктор получит в любом случае, а сверх нее ничего не дадут, как ни старайся? Не знаешь? Воооот! – Князев многозначительно поднял палец, как на лекции, когда хотел подчеркнуть что-то важное. – Таких идеалистов, как ты, мало, и хватает вас, прямо скажем, ненадолго. Обычно до женитьбы, максимум до прибавления семейства. Нет, Янчик, поверь старому человеку, одной духовной пищей долго не протянешь. Сейчас вот деятели искусств ополчились на принцип «ты мне – я тебе», из кожи вон лезут, стараются его опровергнуть, будто не знают, что это единственный принцип, который реально работает в нашем несовершенном мире. И гораздо лучше, мой милый, если ты это поймешь сейчас, а не в тридцать лет, когда все твои поезда уже уйдут.

Тут, к счастью, позвонили из приемника, и тягостный разговор прервался, но пищу для размышлений Ян против своей воли получил, и пришлось ее переваривать. Конечно, врач – особая профессия, можно сказать, призвание, он, как чекист, должен обладать горячим сердцем, холодной головой и обязательно чистыми руками. Черт возьми, он шел в профессию не заколачивать деньгу, не за длинным рублем, а с чистой мечтой помогать людям, делать все возможное, чтобы они были здоровы, недаром, равнодушный к художественной литературе, в школе до дыр зачитал книжку Лучосина про врачей «Человек должен жить». И нигде там не было сказано, что человек должен еще и платить за это.

Только как осуждать Князева, наставника, передавшего ему свой опыт, возившегося с ним, хотя это не входило в его обязанности и никак не оплачивалось? Он рисковал ради Яна, потому что когда курсант допускает ошибку, отвечает за нее преподаватель. Князев никогда не произносил пафосных речей, не поминал Гиппократа всуе, между тем много раз доказывал делами свою самоотверженность. Именно он прооперировал больного сифилисом, несмотря на серьезный риск заразиться, и в тюремную больницу ездил, когда заключенному требовалась сложная операция, хотя там его ничем не могли наградить, кроме стафилококка и туберкулезной палочки. И да, он скидывает простых больных на курсантов, но в тяжелых ситуациях никогда не увиливает, как, например, тот же начальник кафедры. Нет, Князев вовсе не такой шкурник, как хотел представить себя Яну.

Да и вообще, легко быть принципиальным и осуждать людей, когда ты молод, мало что знаешь о жизни и никогда не принимал ответственных решений.

Ближе к зиме Князев сообщил Яну, что кафедра готова его оставить. Ян заикнулся о воинском долге, мол, не хочет уклоняться и прятаться за спинами товарищей. Доцент посмотрел на него как на любимого сына-идиота и заметил, что Гиппократ в экстазе, но богиня справедливости окончательно впала в кому. Ян учился как проклятый, пока его сокурсники пьянствовали и развратничали, в профессиональном плане он на три головы их выше, а распределяться должен на равных, очень интересно! Ян поедет пропивать свои уникальные знания и умения в медицинский пункт полка, а его однокашник-дуболом, из всего курса академии вынесший только, что в норме паховый канал есть, а бедренного нет, отправится в госпиталь, где по мере сил будет увеличивать санитарные потери Советской армии.