— Ле… — Леона вовремя прикусила язык и решила дальше изображать здешнюю пациентку. — Каким назвали!

— А вы не слишком откровенны, — доктор Найджел почему-то довольно улыбался. — Но ничего, привыкнете, тогда и познакомимся нормально. Откуда вы к нам?

— Из дома, — Леона набычилась, не зная, как избавиться от навязчивого докторишки с гривой темных волос и усами.

— Понятно-понятно. Что ж, не буду вам больше докучать. Сегодня, — доктор Найджел сделал акцент на слове. — Обустраивайтесь, найдите себе уголок и при желании — занятие по душе. Главное, соблюдайте личные границы других.

Доктор Найджел указал рукой на широкий светлый коридор, с одной стороны которого тянулись большие окна с удобными подоконниками, а с другой — ниши с диванами, цветами и книгами. И с одной, и с другой стороны мелькали фигуры разновозрастных детей. Пожалуй, санаторий и правда был хорош. Если только здесь не лечили транквилизаторами.

Доктор Найджел, не дождавшись никакой реакции, ушел к самой первой палате. Поздоровался по пути с девочкой, скрутившейся на подоконнике, и похвалил ее за гибкость таинственным «эгрегиэ». Леона заметила еще двоих ребят, оккупировавших диваны и… грызущих ногти на ногах. Все, что естественно, не безобразно, но не прилюдно же!

Леона передернула плечами и подкатила к более разумному, как ей показалось, собеседнику — девочке-гимнастке.

— Эм, прости, ты знаешь девочку по имени Сьюзен?

— Ту, которая за карандаш убить готова? Карандашом, хи-хи, — девчонка чуть колесом не свернулась. — Конечно, знаю. Она така-а-ая странная. Все время где-то шляется, а если не шляется, то рисует. Хотя и на улице она тоже рисует. Найджел выносит ей такую шту-уку на ножках. Я такую раньше только в кино видела. Так вот, док ей выносит, и эта чувырла часами возле нее стоять может! И все что-то малюет и малюет, малюет и малюет, сил нет!

Девчонка за время тарахтения раз десять сменила позу, выкручиваясь в такие узлы, что Леона вот-вот ждала хруста костей, но ничего не хрустело.

— А где-нибудь можно посмотреть на ее картины?

— Где-нибудь? Ха-ха! Да она всю комнату завесила, ненормальная! То есть это не комната, а палата, но док просит называть «комната», срубаешь? Так во-от, все стены завесила — и ладно бы зверушками. Я вот зверушек люблю, а ты? Но у нее все картины одинаковые, о-ди-на-ко-вы-е! — девчонка спрыгнула с подоконника и потопала к одной из дверей. — Когда я чувырле об этом сказала, она меня чуть не убила! Воткнула свой карандаш прямо сюда, ага, — она похлопала себя по плечу. — Хорошо, я ги-и-ибкая, выгнулась. А вот так бы Хана ляпнула чего — и без руки ходила бы! Но Хана не ляпнет, у нее языка нет. Вот, смотри.

Леона за трескотней почти забыла, зачем она здесь, и приготовилась лицезреть девочку без языка, но вместо этого погрузилась в прошлое. Нереальное, забытое, родное. На картинах безошибочно угадывался домик в лесу. Сьюзен старательно изобразила его с разных ракурсов, воплотила каждую комнату-отсек, каждую вещь, шершавые стены и полы, усеянные тряпками и газетами. Сердце заныло. Захотелось рвануть туда прямо сейчас. Наплевав на все. Открыть заколоченную дверь, лечь, слушая Дом и воспоминания. Навести порядок и привезти туда Гамельна — с закрытыми глазами (сюрприз ведь!), сомневающегося, но не забывшего. И затаенно ждать реакции. Оглушенно-ошеломленной. Гамельн, возможно, разозлится, возможно, будет плакать, возможно, оттолкнет Леону, а возможно — поцелует. Это будет самый лучший поцелуй за все время — среди запаха травы и досок, среди дурмана прошлого и реального. И после этого Леона привезет в домик в лесу повзрослевших детей.

— Эй, ты че плачешь? Над каляками чувырлы? Серьезно?! Ну ты и стра-а-анная, — девчонка на этот раз села на шпагат и тянулась то к одной ноге, то к другой.

Но Леоне до нее уже не было дела. Она выскочила из палаты, бегом спустилась по лестнице и через отражающий эхо холл оказалась на улице.

Долговязая девчонка сидела на корточках и старательно рисовала цветы — красные, желтые, голубые… Леона присела рядом, взяла огрызок оранжевого мелка.

— Мы будем помнить, — и нарисовала рядом с цветами подобие домика.

Сьюзен посмотрела на нее без удивления, словно заранее знала и ждала, и с улыбкой спросила:

— Как думаешь, Гамельну понравится?

— Очень.

* * *

Сьюзен осталась в санатории. Выслушав Леону, она сама сказала: «Я подожду. Здесь мне хорошо. Доктор Найджел спас меня». От такого мурашки табуном по спине побежали. Девочки тринадцати лет не должны быть настолько мудрыми.

По дороге к своей следующей цели Леона вспоминала их разговор со Сьюзен. И невольно думала, как ей повезло с мамой! Элизабет поняла послание Гамельна, пережила подростковый бунт Леоны и стала тем другом, которому можно рассказать обо всем!

Мамаша же Сьюзен вывернула все наизнанку — и после того, как била дочь за малейший проступок, стала ее залечивать. А у Сьюзен поднималась температура под сорок просто от присутствия мамаши рядом. По каким только больницам и обследованиями ее не возили! Какие только диагнозы не ставили!

Хорошо, есть такие врачи, как доктор Найджел, видящие насквозь, а не жопой. По рассказу Сьюзен, он «заговаривал маме зубы», давая шанс остаться в санатории подольше и просто жить. «Ваша девочка идет на поправку, но все еще нестабильна». В случае необходимости Сьюзен разыгрывала спектакли: металась по кровати, вопила на разные лады или падала в обморок. Отличный план! И все-таки визиты мамаши в последнее время участились. Похоже, она ждала результата от кучи бабла, которое вбухивала на лечение.

Напоследок Леона сфотографировала рисунок мелками и сделала со Сьюзен селфи, обещая показать Гамельну. Не хотелось расстраивать девочку. В конце концов, Гамельну она рано или поздно обо всем расскажет.

* * *

Идея с домиком в лесу свербила мозг, но, увы, следовало поостеречься. Нужно было обставить все так, чтобы никто и думать не посмел на Гамельна. И, конечно, решить вопросы с документами и образованием для детей. Как бы Гамельн ни давил «холодной взрослой рассудительностью» — и Леона не дура. Она знала, хорошо знала: законы очень гибки. Пара вариантов, как обойтись малой кровью, у нее уже были на примете.

А пока ее ждало новое испытание. Леона кивнула сама себе и застыла. Частная школа Шабатона выглядела настолько пафосно и помпезно, что тошнило при одном взгляде на нее. Вся чистенькая, белая с золотыми вензелями и гербом. Окруженная каменным забором. Колючей проволоки по верху только не хватало.

Литые ворота с тремя камерами по бокам и магнитной калиткой