вот и сами “зеленые береты“. Я знал примерное количество остававшихся солдат и офицеров, так как сам помогал выгружать для нас сухпайки. Нас было явно меньше. Трое вьетнамцев совершили ошибку – сгрудились в кучу. Я, напрягая пресс, выгнулся лодочкой и, держа АКМ на весу, одной длинной очередью “снял“ их всех. Потом короткой очередью еще одного. Но потом патроны кончились. Я оглянулся: наших никого не видно, но слышно. А это главное. У меня оставался только один выход – вперед. Я бросился к убитой мною тройке. У них должен быть повышенный запас патронов, как у любых спецназовцев на задании в тылу врага. У них были уже виденные мною в Хайфоне Ар-15. Хорошо, что я в меру любопытен, и там рассмотрел их. Сейчас разбираться было бы некогда. Я только убедился, что карабин стоит на автоматической стрельбе, и сразу же был вынужден отстреливаться. Вскоре тела вьетнамцев, за которыми я был вынужден прятаться, а вернее их одежда, стали больше похожи на крупное сито, то есть по теории вероятности вероятность впивания очередной пули, но уже в мою голову, увеличивалась. Оставаться здесь было глупо. “В войне главное – маневры“, учил Суворов. И я, максимально вжимая в землю свое худенькое тело, пополз под защиту деревьев. Где-то на подсознании я услышал, что характерных для АКМ очередей совсем мало. Зато треск и пощелкивание американского оружия были беспрерывными. Нас давили количеством пуль на один квадратный метр.

– Лишь бы подольше продержаться.– Со злостью подумал я. У меня не было страха смерти. Этот вопрос уже был решенным. Дело только времени. Главное – забрать с собой побольше этих гадов. Тем более южновьетнамских зэков, убивающих моих друзей на северных землях. Две предыдущие командировки я жил неподалеку от базы наших боевых пловцов и регулярно ходил к ним на тренировки. Понятное дело – это мизер, но сейчас для меня был важен любой опыт и навык. Я начал считать, сколько зэков убью до того, как… Дальше продолжать мне не хотелось. Я маневрировал, перебегал, затаивался, стрелял, брал трофейное оружие и убивал, убивал. После счета шестнадцать, я неожиданно наткнулся сразу на двух вьетнамцев и одного зеленого берета. Моя реакция оказалась лучше, чем у американца, и я всадил ему пулю в основание горла. Один из вьетнамцев ткнул винтовкой со штыком в мое правое плечо. Но я-то правша, поэтому при стрельбе непроизвольно выставляю вперед левую ногу и чуть отвожу назад правое плечо. Благодаря этому мне осталось только чуть подать в сторону плечо, и штык с силой воткнулся в пальму позади меня. Воспользовавшись моментом, я ткнул его в живот углом приклада автомата, и сразу же основанием приклада – в лоб второго. Замах был маленький, поэтому второй не “вырубился“, а только отбежал назад на три-четыре шага, смешно размахивая руками. Но тут же сильный, хорошо хоть скользящий удар обрушился на мою челюсть. Вынужденно, почти повернувшись к нему спиной, я ответил ему ударом каблука в колено. В карате боковой удар ногой называется маваши гери. И вот таким ударом второй хотел отключить меня. Но еще в школе в секции классической, она же греко-римская, борьбы удивлялись, как я при моем высоком росте, умудрялся сделать нырок под руку низкорослого противника и заходил ему в тыл. Так и здесь я поднырнул уже под ногу и с правой кулаком вмазал ему в пах. Он взвыл, упал на колени, а потом, выворачиваясь зачем-то на спину, буквально под мои ноги. У меня не было времени поблагодарить судьбу за удачу, поэтому я просто рубанул его по горлу ребром ладони. Отражая новый удар, пришлось быстро вскочить. Удар отбил. Открылось его лицо. Удар. Но этот паршивец явно где-то тренировался. Умело уходя от удара, он умудрился как-то лихо вывернуться и ударил меня носком ботинка аж в спину. Ощущение было, будто мне в поясницу кувалдой вбили огромный толстый гвоздь на сто двадцать миллиметров. Было дико больно, но закричать я не мог. Только мои глаза чуть не выскочили из глазниц, и отпала нижняя челюсть в немом крике. Мои руки бессильно опали. В след за этим и я сам упал сначала на колени, а потом, словно тряпичная кукла, уткнулся мордой своего лица в утоптанную траву. Но этого ему показалось мало. Он пытался схватить меня за волосы и приподнять. Но я советский офицер, а не американский. У нас короткие волосы. Тогда он схватил меня за плечи и поддернул на колени, прижав плечами к дереву. Он что-то непонятное кричал, потом обхватил пальцами руки мой кадык.

– Сейчас вырвет горло, падла.– Успел подумать я. Его глаза пылали гневом, голос звенел от злобы и при этом он слишком много говорил. Даже очень. Он, наверное, сидя в тюрьмах, мало смотрел боевики. Иначе бы он знал, что когда побеждаешь, и, уверенный в своей победе, начинаешь напоследок что-то говорить или рассказывать своей жертве, то, как правило, эта жертва наносит подленький, но, зачастую, смертельный удар. Так и я. Нет, не зря я общался с боевыми пловцами, так как наученный ими я сделал себе потайной карманчик-чехольчик, где я держал свою заначку – сюрприз для врага, если такой объявится. Задыхаясь от боли и недостатка кислорода, я достал свой нож для метания и рубанул им по основанию кисти зэка. Брызнула темная венозная кровь, и хватка ослабела. Удар и нож в солнечном сплетении. Я упал рядом с поверженным врагом. Дышать было очень трудно – болело горло. Огромные “барабаны“ били в ушах и в висках. Через некоторое время уши “отпустило“ и попытался прислушаться к звукам боя. Грохот выстрелов стоял по-прежнему, но… но я увидел “черных призраков“– родных вьетнамских солдат в черной форме и камуфлированных касках со звездой. Из родных русских калашниковых они “поливали“ джунгли, и их было много. Чуть ли не батальон. Откуда они здесь взялись, как их сюда так быстро перебросили, я не знал. Главное – они успели вовремя. Хотя бы для меня. Но тут бестолковая ящерица гекко забралась мне на голову и своим хвостом заслонила весь обзор. Я слышал, как “рыдают“ в джунглях эти ящерицы, но терпеть ее крики у себя над ухом, причем не просто над ухом, а стоя лапами на этом самом ухе, было не очень приятно. Я мотал головой, что-то там мычал. Ноль. Ноль эмоций с ее стороны. По крайней мере, по отношению ко мне. Прокричав минут тридцать или сорок, ну, может, две или три, она все-таки соскользнула вниз и