Нет, сначала она шарахнулась в обморок, Валере пришлось приводить ее в чувство посредством ватного тампона, смоченного нашатырем. Потом она прорыдала минут двадцать, а после уже принялась выдвигать свои требования. Хотя…

Конечно, он лукавит. Ничего она не выдвигала. Просила слабым голосом, без конца всхлипывая и сотрясаясь всем телом, и то и дело повторяла про важную примету, по которой и опознала тело подруги.

– Это только у нее такое родимое пятно. Только у Тани. Второго такого нет…

Родимое пятно она обнаружила, попросив перевернуть тело погибшей девушки. Но Валера подозревал, что она ее и так опознала, едва взглянув. Как бы не было обезображено лицо, она узнала подругу: по рукам, ногам, груди. А когда уж родимое пятно под левой лопаткой обнаружилось, тут уж все сомнения отпали.

– Так что, Валентин, ускоряйся. Мой рабочий день не резиновый, – проворчал он, дозвонившись до Горелова в десять минут третьего. – Работаю до трех и ухожу.

– Хорошо, – произнес Горелов таким усталым и несчастным голосом, что Валере его даже на какой-то момент сделалось жалко. – Ты там оформи все, как положено, а я подъеду и заберу их для дачи показаний. Как теперь с подозреваемым поступить? Сейчас адвокат развопится. Бумаг надо кучу оформить, чтобы его выпустить, а никого уже на месте нет. Твою же мать, а!..

Горелов вошел в кабинет Володина без десяти три. Быстро просмотрел бумаги, поблагодарил Валеру, уже одетого в куртку и шапку и нетерпеливо топтавшегося на пороге, и пригласил ребят на выход.

Выходили они все вместе.

– Спасибо, – пожал Валентин протянутую Валерой руку и скорбно глянул: – И с наступающим.

– И тебя.

– Да-а… – протянул Горелов и покосился на молодых людей, застывших у его машины. – Чую, праздник у меня удастся.

Валера кивнул и пошел на стоянку. Свою машину он завел ровно в пятнадцать ноль-ноль и выезжал на забитый транспортом проспект с легким сердцем. Как ни старалось провидение ему подгадить, он все успел. И времени до новогоднего застолья еще уйма. Он даже подремать успеет, чтобы не свалиться в половине первого в кровать, разочаровав своих домашних.

Горелову, конечно, не повезло. Опрос свидетелей под протокол – час, как минимум. Потом надо будет что-то с подозреваемым решать. Горелов сказал, у того адвокат матерый, проблемный. Надо будет освобождать из-под стражи, а это метаний часа на два. Хорошо, если Валентин к бою курантов дома окажется.

Ну… У Горелова своя служба, а у него своя.

Навигатор послушно провел его дворами, минуя все пробки. Возле дома Валера парковался уже через тридцать семь минут. Это был рекорд для тридцать первого декабря. Он был крайне доволен собой и своей предусмотрительностью.

И лишь, помахав рукой жене, выглянувшей с балкона, он вспомнил.

Продукты! Продукты для новогоднего стола, плотно упакованные в пакеты, так и остались лежать на полках холодильника, мирно урчащего в углу его кабинета.

Он ненавидел праздники. Особенно такие, как затянувшиеся новогодние. Кто придумал отдыхать так долго? Зачем? От чего?

Гриша Рогов хмуро глянул на громадные кучи мусора, только что привезенные. В рабочие дни столько мусора горожане не производят, только в праздники. Он мог бы сосчитать, во сколько раз возрастает количество произведенных отходов с каждого микрорайона, если бы был силен в математике. А так он просто констатировал, что до хрена. Складывалось ощущение, что горожане не отдыхали, не праздновали, а соревновались друг с другом: кто больше произведет дерьма за эти выходные.

Рогов навскидку определил, что из-за трех только что отъехавших машин и двух предыдущих работы ему будет на три часа, никак не меньше. Это почти до обеда. В будни он управлялся за час.

– Вас бы всех… – прошипел он зло и двинулся к своему старому бульдозеру.

Вообще-то, на полигоне имелась и другая техника: новая, современная, с хорошей изоляцией. В кабине совершенно не воняло, и сиденье было удобным, приятно амортизировало под его немалым весом. Но технику эту Гриша не особенно любил, называл ее «белошвейкой». Удобно – да, но заморочено. Панель вся сияет и светится, как елка новогодняя. Он половины функций не изучил до сих пор, а начальник грозился ему экзамены устроить. Может, потому и не нравилось ему на ней работать, что он не использовал ее в полную силу? И времени поэтому тратил в разы больше? Черт его знает!

Старый, громыхающий, провонявший до последнего винта бульдозер был его любимым напарником. С ним он сроднился уже давно, его втихую и использовал, когда руководства не было поблизости. Вообще-то, его давно списали. Даже солярки на него не выделялось, но Рогов изыскивал возможность его заправить. И в выходные дни, такие, как сегодня, работал только на нем.

Он влез в кабину, задраил окошко, завел мотор, подождал, пока прогреется, и через пятнадцать минут двинул старую тяжелую машину на самую огромную кучу мусора.

Старичок пыхтел и надрывался на высоких оборотах, но работу свою делал исправно. Тяжелая машина, хорошая. Гриша через час пятнадцать даже принялся насвистывать, поняв, что управится раньше обеда и у него даже будет время посмотреть телик.

Новогодние программы он любил. Это единственное, что ему нравилось в праздники. Показывали старые комедии, мультики из его детства, концерты с любимыми исполнителями, многих из которых уже не было в живых.

В кармане на груди заворочался мобильник. Гриша приглушил мотор, достал телефон, глянул: звонил племянник Вовка. Непутевый оболтус – сынок брата. Вечно попадал в какое-нибудь дерьмо и сидел на мели. К нему напрашивался иногда – в мусоре порыться, что-то находил, отмывал, продавал. Гриша был не против. Жалко, что ли! Лишь бы начальство не видело.

– Дядь, привет. – Вовка шумно двинул носом. – С прошедшими тебя.

– И тебя.

Гриша скупо улыбнулся. Какой ни скот, а все же родня. Вспоминает о нем хоть изредка.

– Я тут тебе подарков везу. Отец с матерью целую коробку собрали. Жратвы там. Свитер мать связала. Специально для тебя.

– Уже везешь?

В животе у Рогова заурчало в предвкушении вкусного обеда. Жена брата готовила великолепно. Брательник из дистрофика давно превратился в кабана.

– Ага… Уже почти приехал. Ты работаешь? А, вижу, в старой колымаге опять.

Племянник снова шумно засопел, видимо, выбирался из машины. Лишними килограммами его Господь тоже не обделил.

– Я коробку в дом занесу. И пороюсь, ок?

– Ройся, – позволил Гриша и завертел головой, пытаясь за грудой мусора рассмотреть машину племянника. – Только начинай с западной кучи. Там давно не тронуто. Туда я после обеда планирую.

Он снова завел старый мотор, позволил ему прочихаться, покапризничать и повел машину на очередную кучу.