других слов, слова, ищущие свои смыслы или, точнее, свои картинки. Взять хотя бы вечность, небытие. Кто знает, может, и свобода — из ряда таких слов? На самом деле их следует остерегаться, поскольку они способны взять на себя любой смысл и любую картинку. В зависимости от того, насколько мы готовы им поддаться и для чего хотим их использовать. На мой взгляд, даже природа не обладает свободой.

Признаюсь, держат меня здесь только дети, иначе давно бы бросил, перестал быть сторожем. Да, я люблю детей. Может, только детей еще и люблю. Себя? А почему вы спрашиваете? За что мне себя любить? Детей привозят, так они ко мне бегут. Я всегда выполняю их просьбы, все показываю, объясняю. Червяков им для рыбалки накопаю, удочки снаряжу, учу отличать одну рыбу от другой, плавать. А если что-нибудь сломают — починю и слова не скажу. Иногда в лес вожу целой компанией, побольше или поменьше. Конечно, с разрешения родителей. Мы учимся определять деревья, чтобы они умели различить, где дуб, бук, лиственница или ель. Собираем землянику, ежевику или шишки, желуди. Я показываю, как отличить ядовитые грибы от неядовитых. Время от времени загадываю им всякие загадки, чтобы лучше запоминали. Увидим птицу — объясняю, что это за птица и как ее не перепутать с другой. Найдем гнездо — говорю, какая птица его свила и какие гнезда вьют другие. А устанут — садимся, и я им что-нибудь рассказываю. О чем? Нет, о том, что здесь когда-то случилось, — нет. И на могилы никогда не вожу. От этого они могут перестать быть детьми, ведь это вовсе не от возраста зависит, ребенок ты или нет.

У меня нет детей. Женат был, но детей нет. Из-за этого и с женой разошлись — она-то хотела. Но детей своих знакомых я любил. Когда шел в гости, обязательно приносил подарок. Радовался, глядя на их радость. Играл с удовольствием. Но при мысли, что кто-нибудь из этих детей мог быть моим ребенком, меня охватывал страх. И сегодня так же: как подумаю, что кто-нибудь из этих, здесь, мог быть моим...

Про взрослых я, по крайней мере, знаю, что меня с ними уже мало что связывает. Да и не должно связывать, кроме того, что я сторожу их домики и требую соблюдения порядка. Не ради порядка как такового и не потому, что, когда порядок, легче сторожить. Нет. Просто если вокруг порядок, то и внутри себя легче его навести. А то, что они время от времени бунтуют, так я всегда могу пригрозить, что не стану больше сторожить. Я потребовал, чтобы во всех домиках свет гасили в одно и то же время. Ведь люди приезжают отдыхать, значит, должна быть тишина. Думаете, все сразу согласились? Как бы не так! Некоторые специально свет не гасили всю ночь напролет. Смирились, только когда я сказал, что за этими домиками присматривать не буду. Разве что у кого-нибудь именины или другое торжество, тогда я разрешаю погасить свет на час-другой позже, но не более того. Я выделил места для кострищ, подальше от домиков, от леса, поближе к воде. Колбаски на огне жарить — я ничего против не имею, но только до определенного часа. И потом обязательно залить кострище водой. Я хожу, проверяю.

Раньше у этих домиков не было номеров. Приедет кто-нибудь новенький и плутает. Или ко мне идет: где тут домик такого-то? Приходилось его провожать, потому что сам не найдет, если просто на словах объяснить. Даже я иной раз путал, кто в каком живет. Да вы сами видели, здесь много одинаковых домиков. Собственно, с этого я и начал: решил все домики пронумеровать. С номерами гораздо проще. Казалось бы, люди должны быть в восторге. Как бы не так! Все через пень-колоду. Сначала каждому захотелось, чтобы у него номер был поменьше. Потом еще кому-то пришло в голову, что нумеровать следует в том порядке, в каком домики строились. Только тогда уж и по номерам ни в один домик дороги не найдешь. Первый окажется, скажем, где-нибудь на опушке, а второй — у самого берега. К тому же люди не могли договориться, кто строился первым, кто вторым или десятым, потому что вначале этим занималась одна фирма. И не по порядку, а кто давал больше взятку или у кого в той фирме был блат. Дальше стали спорить, с какого берега начинать нумерацию. И тоже не могли прийти к согласию, потому что этот берег хотел, чтобы начинать отсюда, а потом уж дальше. И ровно то же самое — другой берег: пускай начинается оттуда, а потом уж к нам.

Вот как бы вы поступили на моем месте?

Я хотел, чтобы они сами приняли решение, потому что догадывался: если они между собой не договорятся, никогда здесь согласия не будет. Так и будут переживать из-за этих номеров — мол, достались не те, какие им хотелось. В конце концов, это их домики, их номера. Я взялся только краску купить, трафареты вырезать и номера написать. Но потом потерял терпение. Сказал: хотите, чтобы я вам номера нарисовал, потому что это необходимо? Тогда так: здесь — начало, там — конец. И нумерация сплошная, не на каждом берегу своя.

Думаете, на этом все и закончилось? Ага, как же. Как дошло до дела, никто не захотел иметь тринадцатый номер: мол, несчастье приносит. Но что это будет за порядок, если одного номера нет? Вдруг придет кто-нибудь, кто ищет именно тринадцатый? Ничего не поделаешь, пришлось тянуть жребий, и получилось, что тринадцатый номер находится между двадцать шестым и двадцать седьмым. Ну ладно, наверное, в любом порядке непременно должен быть изъян.

Мусор тоже выбрасывали, кто где хотел, чаще всего в лес выносили. Весь лес загадили. А когда-то он был чистым, даже сухие ветки убирали. Я велел всем привезти пакеты, складывать туда мусор, а потом увозить в город, на помойку. Города уже все равно не спасти. А если найду банку из-под пива, кока-колы или другого напитка — собаки сразу определят, кто выбросил, и я ему под дверь положу.

Или если загорать, так не за один раз и не кто сколько хочет, и предостережение на щитах, что надо постепенно, а лысым — в панамках. А то было уже: кто-то решил в один присест загореть — потом пришлось «скорую» вызывать.

Я сделал два щита, вкопал два столбика, на одном берегу и на другом, повесил на них