Ванька посмотрел на меня с легким осуждением. И как я могла подумать, что такой взрослый человек не сумеет сам разогреть себе ужин?

Все, кто мог хотя бы на время заменить ему мать, сейчас находятся далеко, и Ванька учится самостоятельному плаванию. А что будет, когда я начну рожать? Пожалуй, стоит вечером залезть в интернет и поискать объявления от наемных нянь.

Май близился к завершению, и в дождливый Питер пришла неожиданно мягкая и солнечная погода. Жаль, что сегодня мне придется вместо гуляния вдоль Невы, сидеть в душной школьной аудитории, но это неизбежно – Ванька закончил первый класс, и я должна узнать его оценки, выслушать похвалы или упреки от учителя. Предстоящее мероприятие меня волновало и даже пугало, несмотря на предродовое притупление чувств.

Тем не менее, я не только не сумела мобилизоваться, но и опоздала минут на 15, поэтому была вынуждена выслушать несколько замечаний, стоя, как провинившийся школяр, прямо в дверном проеме. Для меня в этом не было ничего необычного или оскорбительного: по опыту наблюдения за своей матерью-учительницей я уверенно могла судить о том, что некоторые классные руководители к родителям своих подопечных относятся как к существам, лично им подчиненным – вне зависимости от их статуса. Это след профессиональной деформации, и учителям можно только посочувствовать, поэтому я не произнесла ни слова, пока меня отчитывали, но успела глазами выискать свободное местечко рядом с чьей-то мамой.

– Хорошо, что Вы все-таки соизволили прийти, – учительница набрала воздуха в опустевшую после своей тирады грудь и взорвалась снова. – Я как раз хотела говорить о Вашем сыне Иване.

– Я прилежно внимаю, – на моем лице появилась сладчайшая улыбка.

Учительница, по всей видимости, не заметила сарказма.

– Что касается учебы, тут к Ивану претензий нет, в классе он один из лучших. Все успевает, схватывает на лету, но вот поведение…

Я зажмурилась от неожиданной тянущей боли в животе. Так называемые тренировочные схватки сопровождали меня уже несколько дней, предвещая скорые роды, но эта была по-особенному неприятна.

– Видите ли, – ядовито продолжала учительница. – В нашем классе нет детей из неполных семей. Только Ваш Ваня.

– И что? – я открыла глаза и прямо посмотрела на нее.

Учительница заметно смутилась, но продолжала.

– Тем более нет детей, мамы которых готовились бы родить ребенка без мужа.

Все ясно, я наткнулась на общественное порицание. В такие моменты мне даже становится отрадно: видимо, половая свобода в наш век далеко не очевидная штука, а значит человечество не так уж и испортилось со времен «Анны Карениной». Похоже, у нас не все потеряно.

Новая боль заставила меня тихо охнуть и опустить глаза долу. Мамка ваниного одноклассника с тревогой покосилась на меня.

– Мальчики из класса называют его «безотцовщиной», и он всегда спокойно это переносил, – продолжала учительница торжествующе. – Но вчера я узнала, что Ваня избил одного из мальчиков, Колю Тольятина.

– Да-да, весь в синяках пришел! – откуда-то сбоку прозвучал голос возмущенной родительницы.

Хм, а на моем сыне не было ни одного синяка, вообще никаких следов потасовки. Молодец, мальчик, хорошо дерется! Но почему же он до сих пор ничего не рассказывал мне о травле? Вероятно, щадил мои нервы. А я сама не могла догадаться? Слепуха!

– А что же ему говорил Коля? – со сладкой улыбкой спросила я. – Что-то про его мать или даже будущую сестру? Невоспитанные гаденыши вроде Коли любят поносить тех, кто не может ответить.

В классе на пару секунд повисло возмущенное молчание, но в следующий миг учительница перешла на визг.

– Да как вы смеете говорить такие слова?! В школе, в храме науки?! Как Вы смеете оскорблять моих учеников?!

Я встала из-за парты в полный рост, и учительнице, которая до этого упорно и безрезультатно пыталась скрыться от моего прямого взгляда, пришлось ему подчиниться. Она съежилась, как кролик перед удавом. Омерзительный, костлявый кролик, которым хочется демонстративно пренебречь.

– В храме науки, значит? – я говорила зло, с напором.

Другие родители, даже мама Коли Тольятина вжались в свои стулья и молчали, великого гнева боялись.

– Отчего же в вашем храме науки защищают мелких, вшивых подонков, позорно смеющихся над мальчиком, у которого умер отец? Почему в вашем храме науки все перевернуто с ног на голову: твари, хихикающие в кулачок над чужим горем, признаются потерпевшими, а ребенок, который защищал свою честь, – преступником?

Ой-ой-ой, малютка в животе начала отбивать ножками канкан, добавив болезненных ощущений. От быстро набухающего гнева я вспотела, неприятная липкая струйка катилась вдоль позвоночника. Мне было жарко в этом закрытом, законопаченном классе, воздуха не хватало, и я глотала его, жадно открывая рот. Какие же мерзкие, мелкие люди вокруг! Как же я вас ненавижу! Если бы не мешавший двигаться живот, кажется, я готова была даже применить физическую силу – инструмент, практически мной не используемый.

– Ты мне за тварь ответишь! – завизжала со своего места мадам Тольятина, но ее высокий, режущий слух голос потонул в густой вате, которой неожиданно наполнилось помещение.

С другого конца класса, через всю эту вату ко мне прорвался уверенный мужской баритон.

– Помолчи, мамаша! Она правильно говорит. Воспитывать надо своих ублюдков, тогда их и бить никто не будет.

– Ублюдков!? – завопила Тольятина и бросилась куда-то в сторону. Я не успела отследить ее движение, перед глазами все плыло.

– Да уйди от меня, помешанная, – спокойно отвечал баритон на уже несвязные вопли оскорбленной мамаши.

Чинное родительское собрание за несколько минут обратилось в истерический фарс, в котором половина участников была на моей стороне, половина – на стороне безмозглого Коли. Я больше не могла в этом участвовать, силы меня покинули, руки, за минуту до этого напряженные и готовые даже бить, протянулись вдоль тела бессильными плетями. Скорей инстинктивно, чем осознанно я согнула колени и опустила свое бесполезное, слабое тело на стул, который почему-то оказался мокрым.

– Вызовите скорую! У нее воды отошли, – перекрикивая остальных, завопила моя соседка по парте, а затем кто-то нажал на кнопку и звук отключился.

Пришла в себя я уже в карете скорой помощи, улыбчивый санитар объяснил, что происходит, и куда мы едем. Трясущимися руками я выскребла телефон со дна сумки и мучительно сощурилась, глядя на экран – зрение мне отказывало.

– Мама, срочно садись на автобус, прямо сейчас, и выезжай в Питер, к Ваньке. Я рожаю!

Голос на том конце пытался возражать, но я, не слушая, почти по-змеиному шипела в ответ:

– Замолчи, сейчас не время. Если ты меня подведешь, пеняй на себя – Ваньки тебе