– Может, и я почувствую его, – сказал Бен, – если наступит оттепель. К счастью для меня, ранняя зима покрыла льдом эти ароматные воды… и я ей очень благодарен. Без этого чудесного катанья на коньках Голландия понравилась бы мне гораздо меньше, чем она нравится сейчас.

– Как сильно ты отличаешься от Поотов! – воскликнул Ламберт, задумчиво вслушиваясь в слова Бена. – А ведь вы двоюродные братья… Мне это непонятно.

– Мы действительно двоюродные или, скорее, всегда считали себя двоюродными, но на самом деле родство между нами не очень близкое. Наши бабушки были сводными сестрами. В нашей семье все – англичане; в его – голландцы. Наш прадедушка Поот, видишь ли, был женат два раза, и я – потомок его жены-англичанки. Однако я люблю Якоба больше, чем добрую половину своих родственников-англичан, вместе взятых. Он самый искренний, самый добродушный мальчик изо всех, кого я знаю. Как ни странно это тебе покажется, но мой отец случайно познакомился с отцом Якоба во время деловой поездки в Роттердам. Они вскоре разговорились о своем родстве – по-французски, кстати сказать, – и с тех пор переписываются на этом языке. Странные вещи случаются в жизни! Некоторые привычки тети Поот очень удивили бы мою сестру Дженни. Тетя – настоящая дама, но она так не похожа на мою мать!.. Да и дом у них, и обстановка, и образ жизни – все совсем не такое, как у нас.

– Конечно, – самодовольно согласился Ламберт, как бы желая сказать, что вряд ли можно где-нибудь, кроме Голландии, встретить такое совершенство во всем. – Но зато у тебя найдется много о чем порассказать Дженни, когда ты вернешься домой.

– Еще бы! И, уж во всяком случае, я скажу, что если чистоплотность, как полагают голландцы, почти равна набожности, то Бруку вечное спасение обеспечено. Я в жизни не видывал более опрятного места. Взять хотя бы мою тетю Поот. При всем своем богатстве она чуть ли не беспрерывно чистит что-нибудь, и у дома ее такой вид, словно он весь покрыт лаком. Вчера я писал матери, что вижу, как мой двойник неотступно ходит со мной нога к ноге в натертом полу столовой.

– Твой двойник? Я не понимаю этого слова. Что ты хочешь сказать?

– Ну, мое отражение, мой облик. Бен Добс номер два.

– Ах так! Понимаю! – воскликнул ван Моунен. – А бывал ты когда-нибудь в парадной гостиной своей тети Поот?

Бен рассмеялся.

– Только раз – в день моего приезда! Якоб говорит, что мне не удастся войти в нее снова до свадьбы его сестры Кеноу, а свадьба будет через неделю после Рождества. Отец позволил мне прогостить здесь до тех пор, чтобы участвовать в торжественном событии. Каждую субботу тетя Поот со своей толстухой Котье отправляется в гостиную и ну мести, скрести, натирать! Потом в комнате опускают занавески и запирают ее до следующей субботы. За всю неделю ни одна душа не входит туда, но тем не менее там все равно нужно делать уборку – «схоонмакен», как выражается тетя.

– Что же тут особенного? В Бруке так убирают все гостиные, – сказал Ламберт. – А как тебе нравятся движущиеся фигуры в саду тетиных соседей?

– Ничего себе! Когда летом лебеди плавают по пруду, они, наверное, кажутся совсем живыми. Но китайский мандарин, что кивает головой в углу под каштанами, просто нелепый… Он годится только на то, чтобы смешить ребятишек. А потом, эти прямые садовые дорожки и деревья, сплошь подстриженные и раскрашенные! Прости, ван Моунен, но я никогда не научусь восхищаться голландским вкусом.

– На это нужно время, – снисходительно согласился ван Моунен, – но в конце концов ты обязательно оценишь его. Я многим восхищался в Англии, и, надеюсь, меня отпустят туда вместе с тобой, учиться в Оксфорде, – но, в общем, Голландию я люблю больше.

– Ну разумеется! – сказал Бен тоном горячего одобрения. – Ты не был бы хорошим голландцем, если бы не любил ее. Что еще можно любить так горячо, как свою родину? Странно, однако, питать столь теплые чувства к столь холодной стране. Если бы мы не двигались без передышки, мы бы совсем замерзли.

Ламберт рассмеялся:

– У тебя английская кровь, Бенджамин! А вот мне вовсе не холодно. Посмотри на конькобежцев здесь, на канале, – все румяные, как розы, и довольные, как лорды… Эй, славный капитан ван Хольп! – крикнул Ламберт по-голландски. – Как думаешь, не зайти ли нам на ту ферму погреть ноги?

– А кто замерз? – спросил Питер, оборачиваясь.

– Бенджамин Добс.

– Согреем Бенджамина Добса!

И отряд остановился.

Подойдя к дверям фермы, мальчики внезапно оказались свидетелями оживленной семейной сцены. Из дома выбежал дородный голландец, а следом за ним неслась его дорогая вроу, яростно колотя его грелкой с длинной ручкой. Выражение ее лица отнюдь не обещало ребятам радушного приема, так что они благоразумно решили унести отсюда ноги и погреть их где-нибудь в другом месте.

Следующий домик казался более приветливым. Его пологая крыша, крытая ярко-красной черепицей, покрывала также безукоризненно чистый коровий хлев, пристроенный к жилому дому. Опрятная спокойная старушка сидела у окна и вязала. В соседнем окне с частым переплетом, сверкающими стеклами и белоснежными гардинами, виден был профиль толстого человека с трубкой во рту. В ответ на негромкий стук Питера светловолосая румяная девушка в праздничном наряде открыла верхнюю половину зеленой двери (дверь разделялась посредине на две части) и спросила, что им угодно.

– Можно нам войти погреться, юфроу? – почтительно спросил Питер.

– Добро пожаловать! – ответила девушка, и нижняя половина двери бесшумно открылась тоже.

Прежде чем войти, все мальчики долго и добросовестно вытирали ноги о грубый коврик, и каждый из них отвесил изысканно вежливый поклон старушке и старику, сидевшим у окон. Бен готов был подумать, что это не люди, а такие же автоматы, как движущиеся фигуры в брукских садах. Старики, медленно и совершенно одинаково кивнув, размеренно и неторопливо, как заведенные продолжали заниматься каждый своим делом. Старик все попыхивал и попыхивал трубкой, а его вроу постукивала вязальными спицами, словно внутри у нее вертелись зубчатые колеса. Даже настоящий дым, поднимавшийся из неподвижной трубки, не казался убедительным доказательством того, что эти старики – живые люди.

Зато румяная девушка!.. Ах как она хлопотала! Как быстро она подвинула ребятам полированные кресла с высокими спинками и пригласила гостей присесть! Как ловко раздувала огонь в камине, заставив его пылать так, словно он был охвачен вдохновением! Как чуть не вызвала слезы на глазах у Якоба Поота, притащив огромную имбирную коврижку и глиняный кувшин с кислым вином! Как она смеялась и кивала, когда мальчики уплетали еду, словно дикие, хотя и смирные звери, и как удивилась, когда Бен вежливо, но твердо отказался от черного хлеба и кислой капусты! Как заботливо сняла с Якоба варежку, разорванную возле большого пальца, и заштопала ее на глазах у мальчика, откусив нитку зубами и сказав при этом: «Теперь будет теплее». И наконец, как ласково она пожала руку всем мальчикам по очереди и, бросив умоляющий взгляд на автоматическую старушку, набила пряниками карманы ребят!