Имя Уго Чавеса начинает звучать и за пределами страны. Почти сто представителей европейской интеллигенции подписали открытое письмо, напечатанное потом в самых популярных газетах: они осуждали венесуэльское правительство и выражали свою солидарность с мятежным подполковником. Всемирно известные журналисты ехали в Венесуэлу, чтобы познакомиться с героем-узником, “с новым Манделой”, по определению некоторых.

Внезапная громкая слава заставляет Уго, который сам называет себя “самбометисом” и “гордится своими жесткими волосами”, начать всеми возможными способами формировать собственный образ – образ освободителя эпохи постмодерна. Его социалистические идеи многое черпают из уроков наставников, подосланных к нему Маурисио Боско, а боливарианское мировоззрение еще больше укрепляется по мере того, как они внушают Уго мысль, что он является наследником этого великого человека:

– Нам нужен Симон Боливар двадцать первого века. Нужен человек, который даст свободу бедным. Подумай об этом.

Но Чавес и без них не знает сомнений, для него и так все ясно. В своем великом предназначении он уверен.

Судя по всему, замыслы Прана четко претворяются в жизнь. Хотя иногда, анализируя развитие событий, осьминог вдруг задается вопросом: а сможет ли он и дальше контролировать поведение монстра, которого творит собственными руками? И все-таки Пран решает рискнуть и переходит к следующему этапу своего плана. Теперь все усилия надо направить на то, чтобы вызволить народного идола из тюрьмы, а затем превратить в одну из звезд на политическом небосклоне Венесуэлы. Для этого используются хитроумные кампании в прессе, подкупы и угрозы. Пран добивается, что под его контроль попадают абсолютно все новости, связанные с этой темой, и по его требованию в прессе принимаются лепить образ нового народного вождя – защитника бедных. В результате весь мир слепо в это поверил. Что касается Уго, то он с блеском играет отведенную ему роль, поскольку и сам искренне убежден в своем великом будущем.

Чавес обладает несомненным даром убеждения, выигрышной внешностью, неотразимым креольским обаянием и природной хитростью, что заставляет низшие слои населения безоговорочно полюбить его. Они узнают в нем самих себя. Он говорит о борьбе с нищетой, неравенством, коррупцией и социальной несправедливостью. И его слова доходят до сердец многих венесуэльцев, для которых нефтяное богатство страны – вещь столь же неосязаемая, как и аромат кофе.

По большей части и средний класс, и даже кое-кто из высших слоев населения тоже с сочувствием воспринимают его речи – а ими теперь заполнены все СМИ, – поскольку видят в них стремление восстановить и защитить общественную мораль. Граждане, потерявшие все свои сбережения, став жертвами растрат в банках и неожиданных банкротств, озлоблены и устали от пустословия и злоупотреблений, которыми грешат традиционные политические партии.

Пресса поработала на славу, добавляя популярности Чавесу. Месяцы спустя возникает массовое – и хорошо проплаченное – народное движение, требующее его освобождения. Даже самого подполковника удивляет, что в маршах участвуют и представители верхних слоев общества, обещая ему свою поддержку. Влиятельные предприниматели просят его принять их и спешат на встречу с Уго. Они желают сблизиться с другом бедных не только потому, что им интересно познакомиться с новой политической знаменитостью, но и для того, чтобы склонить Чавеса на свою сторону и уже сейчас успеть чем-нибудь соблазнить. Им кажется, что он будет полезен. А опыт в подобных делах у таких людей имеется.

С женой Чавес развелся еще несколько лет назад. Это уже старая история. Их больше ничего не связывает, кроме троих детей. До мятежа в течение восьми лет у него была постоянная любовница, их роман тщательно скрывался, но теперь она не желает смиряться с тем, что Уго проявляет беззастенчивый интерес к своим многочисленным обожательницам. Оба решают, что, со всех точек зрения, лучше им эти отношения прекратить, в итоге гламурные журналы немедленно присваивают ему титул Холостяка года.

Все складывается так, что требования освободить Чавеса грозят перерасти в настоящий социальный взрыв. Уже поговаривают о приостановке производства по его делу, а также о том, что, возможно, президент помилует бунтовщика. Упомянутой ранее адвокатессе и работающей с ней вместе команде юристов удалось добиться, чтобы судьба Чавеса решалась на самом высоком уровне. Миллионы венесуэльцев зажигают свечи и читают Розарии и новенны, прося у Господа защиты для Уго. Они верят, что с освобождением Чавеса и вся страна тоже освободится от губительного для нее кошмара.

Президентский срок Переса близится к концу, и против него уже выдвинуто обвинение в растрате общественных фондов. Его политическая судьба предрешена. Мало того, еще одна группа военных подняла мятеж и снова попыталась свергнуть Переса, но и эта попытка провалилась. Страна стоит на пороге очередных выборов. Началась предвыборная гонка, и каждый кандидат непременно обещает освободить всех до одного участников путча. Но народ хочет не только свободы для своего обожаемого Уго. Народ хочет видеть его президентом Венесуэлы.

У Прана есть для Уго неожиданная новость. Он показывает Чавесу анкеты для предварительного голосования, где тот значится среди кандидатов, возглавляющих список. Впервые Пран заводит с ним речь о выборах как о законном пути к власти.

– Голоса избирателей – это тоже оружие, – объясняет Пран.

Но понять, что думает на сей счет его подопечный, невозможно. Это остается загадкой. Ни Пран, ни наставники Чавеса, ни его адвокатесса, ни Моника Паркер, ни доминиканец Маурисио Боско, ни мексиканка Эва Лопес понятия не имеют, как он поведет себя, выйдя на свободу.

Приказ поступает в “Ла Куэву” в полдень Вербного воскресенья. Проведя два года в заключении, Чавес и его сподвижники, замешанные в попытке государственного переворота, помилованы президентом. Люди, собравшиеся у тюремных ворот, обнимаются и ликуют. В своей вечерней программе Моника Паркер сообщает подробности: “Мятежники помилованы и выпущены на свободу, но с условием, что все они откажутся от военной службы и дадут обещание впредь не поднимать оружия против выбранной демократическим путем власти”.

Новость не стала для Уго неожиданностью, он уже несколько недель готовился к тому, что, получив свободу, сразу окунется в лихорадочную политическую жизнь. Он твердо знает, что будет делать в первые же часы после выхода из тюрьмы. И давно успел сочинить в уме свои предстоящие речи и выступления. Чавес часами беседовал о будущем с Праном, который стал его близким другом, почти что братом, но кроме того, еще и щедрым покровителем. Уго понимает, скольким ему обязан и что долг этот будет только расти, однако сейчас чувствует безмерную благодарность Прану за то, что проведенные в заключении два года, один месяц и двадцать два дня можно считать чрезвычайно важным этапом в его жизни. Пожалуй, Чавес будет даже скучать по своей камере. Кто бы мог такое предположить!

Когда отворились “решетки, попиравшие его честь и достоинство”, как он станет называть их впредь, Уго вдыхает запах Венесуэлы, и ему кажется, что у него теперь две души: своя собственная и душа родины. Прежде чем ринуться в “народные катакомбы”, по его выражению, он просит позволить ему в последний раз посетить Военную академию – в офицерской форме и красном берете воздушно-десантных войск. В голове у Чавеса пролетают воспоминания о двадцати годах армейской службы и о ступенях, по которым он поднимался вверх: курсант, младший лейтенант, лейтенант, капитан и наконец подполковник. И сейчас память о каждой из этих ступеней болью отдается в его сердце, ведь с военной карьерой покончено. Он и представить себе не мог, как горько ему будет расставаться с той жизнью, поскольку никакой другой он не знал, армия сделала его тем, кем он теперь стал, сделала мужчиной и патриотом.