Они утеряли личностные качества, поглощённые информационными потоками, и вывести их из этого состояния уже нельзя. Тела на искусственном питании, специальный состав снижает метаболизм, все ресурсы уходят на работу мозга, ставшего частью распределённого биопроцессинга. Когда один из этих «подключенцев» получил синие глаза, никто об этом не узнал, потому что он ими давно не пользуется. Человек, ставший «фокусом коллапса», не покинул срез — и коллапс продолжал развиваться. При этом он как бы «не совсем здесь», и коллапс никак не может завершиться.

— Вам-то оркестратор зачем?

— Этот срез можно выборочно закрывать и открывать, воздействуя на него. Так мы уравновешиваем наше присутствие.

— Конгрегация всю жизнь шантажировала корректоров тем, что без Мораториума они обречены на бесконечный бег от коллапса, — попытался объяснить Сеня. — А тут уже давно коллапс, и скорость его регулируется оркестратором.

— И вы решили натравить на него кайлита?

— Эмоменталист чёрта уговорит в котёл прыгнуть.

— Ребятки, сдаётся мне, вы сели играть не за тем столом. И ставки не по карману, и на той стороне шулера.

— Мы закрыли срез от всех, кроме своих, — возразила Ирина. — Мы не пустим сюда ни Альтерион, ни Конгрегацию. А с кайлитом мы сможем добиться полной независимости, управляя оркестратором…

— Ты серьёзно, Ирка? Вы даже наивнее, чем я думала. Ты всерьёз считаешь, что, скажем, я не смогу отсюда выйти и вернуться?

— А сможешь?

— Без проблем. И, поверь, я не одна такая. Тот же Мелехрим поопытнее меня будет. И похитрее.

— Но мы уже давно тут! И они ничего нам не сделали! А значит, не могут! — горячо возразила Ирина.

— Или вы делаете именно то, что им нужно, — мрачно ответила Аннушка. — Как всегда. Как делали это с первого дня появления в Школе. И будете делать до конца дней своих, школота.

* * *

«Чёрт» взревел мотором, взвизгнул резиной, и мы, стартовав в проезде между серых параллелепипедов, рухнули в туман Дороги. Двадцатигранный чёрный кубик лежит у Аннушки в кармане, а значит, она, наверное, знает, куда ехать. Я покосился на её профиль. Девушка насупила брови и поджала губы. Думает о чём-то неприятном.

Я мало понял из бурного обсуждения, мне не хватает включённости в контексты. Но, на мой посторонний взгляд, Аннушка права: эти синеглазые энтузиасты выглядят школьной самодеятельностью, а не силой, способной вершить судьбы Мироздания.

— Так мы привезём им Геманту? — спросил я.

— В этом состоит твой заказ, солдат, разве нет?

— Что-то я уже сомневаюсь, что это хорошая идея.

— Не глянулись тебе корректоры?

— Как тебе сказать… — задумался я. — Кажется, ребята они, в целом, неплохие. Но…

— Но что?

— Да какой-то детский сад, штаны на лямках.

— Маленькая собачка до старости щенок. С момента попадания в Школу они живут в изолированном сообществе, которое нарочно поддерживается инфантильным до предела.

— Зачем?

— Легче управлять. Проще мотивировать. Ничего не надо объяснять. Авторитеты абсолютны. Что сказали, то и делают. Взрослые дети — идеальные исполнители.

— Да ладно, — засомневался я, — хотя бы некоторые должны были поумнеть. Как минимум назло и вопреки.

— Ну, вот такая поумневшая перед тобой.

— И что, все умные разбежались?

— Не все. Большинство умерли. Почему-то им особенно сильно не везло с заданиями.

— Ты думаешь…

— Не знаю. Поэтому хочу послушать, что накопала Лиарна. Она и без гвоздей в башке была не сильна интеллектом, может, потому и дожила до своих лет. Но в наблюдательности и упорстве ей не откажешь.

— Вижу, — сказал я осторожно, — они тебе не совсем чужие.

— Ну, на встречи выпускников меня не зовут, если ты об этом.

— Не об этом.

— Тогда да, не чужие.

На привал остановились посреди ничего. Я был уверен, что мы так и будем гнать, как в жопу укушенные, пока не настигнем коварного блондинчика и не отнимем у него рыжую кайлитку, но нет, внезапно свернули с трассы, остановились в чистом поле посреди холмов, развели костёр.

Я ни о чём не спрашивал, но Аннушка пояснила сама:

— Мне надо о многом подумать. И выпить. И ещё подумать. И ещё выпить. Буду повторять, пока не пойму, как жить дальше.

— Иногда помогает рассказать кому-то.

— Чего ты хочешь услышать, солдат? — спросила она, разливая виски по стаканам.

— Ты рассказала про то, как стала синеглазой, но что было дальше?

— Это тебе что, сериал? Ну, Школа корректоров была. Какое-то время.

— Я не настаиваю. Но может быть, рассказав о ней, ты вспомнишь что-то важное?

Аннушка отпила из стакана, задумчиво посмотрела сквозь него на огонь и спросила:

— Нафига тебе это, солдат? Зачем ты под шкуру лезешь?

— Я в тебя влюблён, забыла?

— Забудешь тут, — вздохнула девушка. — Воистину, любовь зла… Ну, ладно, слушай.

Глава 30

Школа корректоров

— Ты с собакой!

— Его зовут Джукр.

— Здесь нельзя с собаками!

— А я не напрашивалась. Нельзя — развернусь и уйду.

— Ты какая-то взрослая. И грязная. И воняешь.

— А ты какой-то мелкий. И рыжий. И противный. А нюхать я тебя не собираюсь.

— Меня зовут Калеб.

— А меня Аннушка.

— Дурацкое имя. Старушачье.

— Мне нравится.

— Моё лучше. Оно ни с чем не рифмуется, поэтому про меня нельзя сочинить дразнилку. «Аннушка — лохушка, жирная ватрушка, в попе погремушка, в голове гнилушка!» А вот на меня попробуй придумай?

— Вот ещё глупости.

— Ага, не можешь! Потому что рифмы нет!

— Как нет? Калеб… э… хлеб?

— Не, слогов меньше и ударение не там. Плохая рифма и слово не обидное. Подумаешь, «Калеб-хлеб», дразнилку из этого не сделаешь.

— Калеб, оставь новенькую в покое, — строгая седая женщина вошла в холл с улицы.

— У неё собака! — наябедничал рыжий мальчишка. — С собаками нельзя, я спрашивал!

— Ей можно, мы так договорились.

— Тогда почему мне не разрешили завести собаку?

— Аннушка достаточно большая, чтобы за неё отвечать. А ты пока нет.

Аннушка повернулась к пацану и украдкой показала ему язык.

— Аннушка, ты