— Так вы покажете вашу берлогу? — спросил д’Агоста. — Или хоть то, что от нее осталось?

— Разумеется. — Пендергаст повернулся к нему. — Здесь — одна из старейших частей Дофин-стрит, самый центр Французского квартала — настоящего Французского квартала.

Д’Агоста что-то проворчал. Служитель на другой стороне стоянки поглядывал на них с некоторым подозрением.

— Вот этот, к примеру, прекрасный особняк в неоклассическом стиле, — объяснил Пендергаст, — построил один из самых известных первых архитекторов Нового Орлеана, Джеймс Галлье-старший.

— Здесь, похоже, теперь гостиница, — заметил д’Агоста, глядя на вывеску.

— А вон то великолепное здание — знаменитый дом Ле Претра. Построили его для некоего зубного врача, который приехал сюда из Филадельфии еще во времена испанцев. В тысяча восемьсот тридцать девятом году его купил плантатор по имени Ле Претр за двадцать с лишним тысяч долларов — в ту пору целое состояние. Он принадлежал семье Ле Претр до семидесятых годов прошлого века, но потом семья пришла в упадок. Теперь здесь видимо, дорогие квартиры.

— Верно, — сказал д’Агоста.

Служитель, хмурясь, двинулся к ним.

— А через дорогу, — продолжал Пендергаст, — дом в креольском стиле, где некоторое время проживал Джон Джеймс Одюбон, вместе с супругой, Люси Бейквел. Теперь там небольшой, но интересный музей.

— Простите, — вмешался служитель. Он щурился и от этого стал похож на лягушку. — Здесь слоняться не положено.

— Мои извинения! — Пендергаст сунул руку в карман и выдернул пятидесятидолларовую купюру. — Очень опрометчиво с моей стороны — забыл вас поблагодарить. Я одобряю вашу бдительность.

Служитель расплылся в улыбке и взял банкноту.

— Я вовсе не… Большое вам спасибо, сэр. Можете не спешить.

Улыбаясь и кивая, он направился к своей будке.

Пендергаст, казалось, не спешил уходить. Он слонялся взад-вперед, заложив руки за спину, поглядывая в разные стороны, словно в музее, а лицо его выражало задумчивость, печаль — и что-то еще, совсем непонятное.

Д’Агоста старался подавить растущее раздражение.

— Так мы будем искать ваш старый дом? — не выдержал он.

Пендергаст повернулся к нему и пробормотал:

— Уже нашли, дорогой Винсент.

— Где?

— Прямо здесь. Рошнуар стоял на этом месте.

Д’Агоста сглотнул и посмотрел на залитую асфальтом площадку уже другими глазами.

Налетевший порыв ветра подхватил кучку грязных обрывков, закрутил, завертел. Где-то мяукала кошка.

— Когда дом сгорел, подземный склеп отсюда убрали, фундамент залили, развалины снесли бульдозером. Несколько лет это место пустовало, а потом я сдал его компании, которой принадлежит стоянка.

— Так земля все еще ваша?

— Пендергасты не торгуют недвижимостью.

— А.

Пендергаст повернулся.

— Рошнуар стоял чуть в глубине, перед ним был английский парк. Еще раньше это был монастырь — огромное здание с эркерами, башенками, площадкой на крыше. Неоготический стиль, довольно необычный для нашей улицы. Я занимал угловую комнату на втором этаже. — Он махнул рукой в пространство. — Одно окно выходило на дом Одюбона и реку, а другое — на дом Ле Претра. Эти Ле Претры… Часами я смотрел в их окна, словно на сцену: обитатели входили, выходили, скандалили… Весьма поучительный пример скверных семейных отношений.

— А с Хелен вы познакомились в музее Одюбона, что через дорогу? — Д’Агоста пытался перевести разговор в русло, более близкое к их задаче.

Пендергаст кивнул.

— Несколько лет назад я одолжил им первое издание одюбоновских «Птиц Америки», для выставки, и меня пригласили на открытие. Музей всегда мечтал прибрать к рукам этот экземпляр, принадлежавший нашей семье. Его получил еще мой прапрадед — по подписке, от самого Одюбона. — Пендергаст помолчал. В тусклом свете фонарей его лицо казалось призрачно-белым. — Как только я вошел в музей, то сразу заметил на другой стороне зала молодую женщину, которая смотрела на меня.

— Любовь с первого взгляда? — спросил д’Агоста.

На лице Пендергаста опять появилась слабая полуулыбка.

— И сразу как будто весь мир исчез, никого не стало. Она меня буквально сразила: белое платье, а глаза такие голубые… почти синие, с фиолетовыми искорками. Очень необычные, я таких не встречал. Она сразу подошла и представилась, сама взяла меня за руку, я едва успел опомниться. В ней не было ничего напускного… Только ей одной я и мог доверять. Безоговорочно… — сказал Пендергаст дрогнувшим голосом, потом заставил себя встряхнуться. — Не считая вас, мой дорогой Винсент.

Д’Агосту удивил брошенный подобным образом комплимент.

— Спасибо.

— Какой же умилительный вздор я тут лепетал, — живо продолжил Пендергаст. — Все ответы лежат в прошлом, но нам самим погружаться в прошлое не следует. И все же для нас — для нас обоих — важно начать именно отсюда.

— Начать? — повторил д’Агоста. — Скажите, Пендергаст…

— Да?

— Если говорить о прошлом, то я кое-чего не понимаю. Для чего им, кто бы они ни были, понадобилось так утруждаться?

— Боюсь, я вас не понимаю.

— Добыть натасканного льва, подстроить гибель немецкого фотографа, заманить вас с Хелен в лагерь, подкупать стольких людей — для этого понадобилось много времени и денег. Чрезвычайно сложный замысел. Гораздо проще похитить или устроить автомобильную аварию здесь, в Новом Орлеане… — Он осекся.

Пендергаст задумался, потом медленно кивнул:

— Именно. Очень интересный вопрос. Но не забывайте, что сказал наш друг Уизли: один из заказчиков говорил по-немецки. И турист, которого загрыз лев, был немец. Возможно, то, первое убийство — не просто маневр для приманки.

— Я и позабыл, — признался д’Агоста.

— И если так, то затраты более оправданны. Вашу гипотезу, Винсент, прибережем на потом. Я убежден, что в первую очередь нам следует как можно больше узнать о самой Хелен — если удастся.

Пендергаст извлек из кармана сложенный лист бумаги и протянул его д’Агосте.

Лейтенант развернул листок, на котором изящным почерком Пендергаста был написан адрес: «Мекэник-стрит, 12, Рокленд, штат Мэн».

— Что это?

— Прошлое, Винсент. То место, где она выросла. Ваша следующая задача. А моя… здесь.

Плантация Пенумбра

— Еще чашку чаю, сэр?

— Нет, Морис, благодарю. — Пендергаст взирал на остатки раннего ужина — кукурузный суп, зеленый горошек, окорок под кофейным соусом — с видом самым что ни на есть удовлетворенным.