Думая обо всем этом, я невольно вспоминаю о Наставнице. Незадолго до смерти она тоже перенесла операцию. Но я в это время была не с ней.

За эти несколько дней я составляю приблизительный черновик письма и приступаю к выбору инструмента.

Одно и то же письмо, смотря чем оно будет написано — шариковой или авторучкой, кистевым фломастером или волосяной кистью, — произведет совершенно разное впечатление. Грифельный карандаш как инструмент не рассматривается вообще: послание карандашом — неуважение к адресату.

Послание к Сакуре-сан я, поразмыслив, решаю выписать стеклянной кистью. Пожалуй, именно стекло точнее всего передаст ту всепроникающую мягкость, которую излучает Сонода-сан. Очень хочется сделать так, чтобы его письмо стало для Сакуры-сан еще и маленьким красивым подарком.

Впервые за многие годы я открываю наследие Наставницы — старинный футляр, в котором дремлет ее стеклянная кисть. Вся целиком — от длинной рукоятки до острого кончика — отлитая из стекла.

Когда-то я полагала, что стеклянную кисть придумали в Европе, но это оказалось не так. Первую кисть из стекла изготовил в 1902 году японский мастер дверных колокольчиков Саса́ки Тэйдзиро́. А уже затем необычный инструмент распространился во Франции и Италии.

Вокруг ее стеклянного кончика спиралью закручено восемь канавок наподобие волокон обычной кисти. Чернил, заполняющих эти канавки, хватает на три-четыре строки, после чего кисть нужно обмакивать снова. Сама я пользуюсь ею нечасто и только для писем с особым настроением, которого ничем, кроме стеклянной кисти, не передать.

Кисть Наставницы отлита из нежно-розового стекла. Писать ею адресату по имени Сакура — лучше и не придумаешь.

Бумага для такого инструмента должна быть мягкой, но только не волокнистой. За любые волокна стеклянный кончик начнет цепляться, так что классическая ва́си[47] в данном случае будет помехой.

В итоге я выбираю бельгийскую кремовую бумагу верже́. На такой писали при дворах королевской Европы еще в глубоком Средневековье. На бумаге верже, если приглядеться, можно различить следы от проволоки, которой ее скрепляли во время прессовки, — тонкие параллельные линии, чуть продавливающие текстуру, из-за чего поверхность листа кажется слегка неровной, а белизна его подернута странными тенями, похожими на силуэты застывших волн. Когда держишь эту бумагу в пальцах, от нее так и веет мягкостью и теплотой. Для настроения, которое хочет передать Сонода-сан, — вариант оптимальный.

Формат письма — скорее открытка в конверте. Письмо в две-три страницы наверняка покажется Сакуре-сан слишком многозначительным. Но если послать открытку саму по себе, ее запросто может прочесть кто-нибудь третий! А чувства Соноды-сан настолько беспечными не назовешь… Так что да, лучше всего вложить открытку в конверт, чтобы и посторонний не прочитал, и та, кому это пишется, не восприняла все слишком серьезно.

Цвет чернил — однозначно сепия. После первой же беседы с Сонодой-сан именно сепия не выходит у меня из головы.

Откупорив флакон, погружаю туда кисть. В тот же миг канавки вокруг стеклянного кончика вбирают в себя чернила и прозрачное стекло окрашивается цветом пожухлой листвы.

Первым делом на лицевой стороне открытки я прописываю обращение: Госпожа Сакура…

さくら様・・・

Отложив кисть, дожидаюсь, когда чернила на открытке подсохнут.

Чтобы написать эти два слова именно так, мне пришлось решить весьма непростую головоломку: которой же из двух «сакур» к ней лучше обращаться? Какими иероглифами? По имени Са́кура — Госпожа Вишневое Дерево? Или все же по фамилии Са́-Кура́ — Госпожа Запасной Амбар? А может, чтобы не попасть впросак, совсем официально — Госпожа Са́кура Сакура́?

佐倉桜様 — Сакура́ Са́кура-са́ма?

Но сплошной частокол иероглифов читается тяжело. Да и последнее «-са́ма» выглядит так, будто это тоже часть имени… Может, хотя бы его прописать хираганой?

Конечно, на официальном уровне «-са́ма», прописанное буквами, может восприниматься как пренебрежение — этакий взгляд на собеседника сверху вниз. Но если между пишущим и читающим уже возникли неформальные отношения, тогда, напротив, ничего, кроме дружелюбия, такое написание не выражает, разве не так?

Я прописала в черновиках все возможные варианты.

佐倉さま — Сакура́-са́ма.

桜さま — Са́кура-са́ма.

佐倉桜さま — Сакура́ Са́кура-са́ма…

И убедилась: э, нет. Все-таки «-сама», прописанное иероглифом, куда лучше передает возвышенность чувств, которые питает к этой женщине Сонода-сан… А вот слово «Сакура» для пущей легкости лучше изобразить порхающей хираганой. И предоставить Сакуре-сан свободу самой решать — имя это или фамилия. Почему бы и нет? Галантный жест широкой души!

Надпись «Сакура-сама» с лицевой стороны высыхает, и я осторожно переворачиваю открытку. В целом я представляю, что писать, и без всяких черновиков. Это будет импровизация. Но не длинная, на две или три страницы, а мимолетная, как вдох и выдох. Задумчивый вздох, который я воспроизведу на изнанке этой открытки как можно элегантнее. И который, пожалуй, выразит настроение Соноды-сан полнее всего.

Выровняв дыхание, я вновь обмакиваю в сепию кисть. А затем перевоплощаюсь в человека по имени Сонода и вызываю в сердце лучшие слова, которыми он мог бы пожелать счастья Сакуре-сан.

Острый кончик скользит по бумаге свободно и гладко — с особым, чуть скрипучим шепотком. Не встречая ни малейших препятствий, стеклянная кисть вытанцовывает на бумаге мудреные па — жизнерадостно, как опытная фигуристка на белом сияющем льду в лучах рассветного солнца.

Улыбаетесь ли Вы каждый день?

Надеюсь, что да! Ведь это же Вы… Да при этом, наверное, еще и напеваете какие-нибудь веселые песенки?

Сам я жив-здоров.

В последнее время по выходным даже брожу по горам — вместе с дочкой, она у меня большая егоза.

Вот и мы с Вами когда-то исходили немало гор. А однажды, когда взобрались на Цукия́му, даже чуть не погибли в ужасной буре…

Теперь же я вспоминаю все это с большой теплотой.

Если Вы счастливы, ничего радостнее для себя не могу и представить.

Вот и моя нынешняя жизнь наполнена счастьем.

Не забывайте беречь Ваше драгоценное здоровье.

Из своего далека молюсь небесам о вашем благополучии и покое.

Не смею более отвлекать,

искренне Ваш… —

вывожу я на одном дыхании, не задумываясь. Стеклянная кисть при письме не требует ни малейшего нажатия. Слова из нее, как я и рассчитывала, будто вытекают сами собой.

Едва успеваю вывести «искренне Ваш», как чернила в стеклянных канавках иссякают. Обмакиваю кисть заново и вывожу как можно отчетливее фамилию с именем Соноды-сан.

Чтобы столь ценное послание не пострадало в пути от влаги, конверт я подбираю непромокаемый. За многие годы в тесной кладовке «Канцтоваров Цубаки» мы с Наставницей насобирали огромный запас самых разных конвертов и бумаги для писем. Там-то я и нахожу вощеный конверт нужного размера. Плотный и крепкий, он защитит открытку от