— Отец при смерти, — сообщила она. — Мне велено срочно ехать к родителям. Если опоздаю на вечерний самолет, могу уже не успеть…

«Разве самолеты летают в такую погоду?» — чуть не выпалила я, но прикусила язык. А вместо этого пообещала, глядя ей прямо в глаза:

— Ваше письмо обязательно вернется, не беспокойтесь!

Судя по тому, что она написала, звали ее Хо́ко. Совершенно неяпонское имечко[48]. А фамилию я даже прочесть не смогла. Иероглиф как будто похож на «лавровое дерево». Но на каком языке? Чтобы не гадать, я про себя окрестила эту женщину Лаврушкой. Но задерживать ее дальше было нельзя. Я заставила себя выгнать Лаврушку обратно под дождь, и она, перепрыгивая через лужи, помчалась на свой самолет.

Дожидаясь почтальона, я села на втором этаже у окна и уставилась в пелену дождя за стеклом.

Дождь хлестал все безумнее. Густые ветви камелии, обычно почти недвижные, подрагивали, как на пружинах. Хорошо, хотя бы госпожа Барбара не участвует в этом кошмаре, подумала я. Сейчас она путешествует с бойфрендом по Европе…

Ближе к вечеру дождь перестал. За окном растекся не виданный доселе закат — розово-черный, в таких угрюмых оттенках, будто небеса объявляли о наступающем конце света.

И снаружи, и в доме резко похолодало. Но закат, несмотря на угрюмость, все же был нереально красив.

И тут наконец к почтовому ящику подрулил такой же красный мотоцикл.

Сбежав по лестнице вниз, я выскочила на улицу. И, точно заправский спринтер, понеслась к почтовому ящику, во все горло крича:

— Подожди-и-те-е!

Наконец я добежала до почтальона и, не успев отдышаться, принялась объяснять ему ситуацию. А чтобы не затягивать разговор, сказала, что письмо и написала, и отправила я сама.

Почтальон, по счастью, оказался приветлив и сообразителен. Сегодня он обнаружил в ящике одно-единственное письмо — с Лаврушкиным именем на конверте. Которое тут же без лишних вопросов мне и отдал.

Имя адресата на конверте было мужское. Иероглифы, нацарапанные шариковой ручкой, местами расплылись. От дождя? Или от чего-то еще?

Случайно ли Лаврушка заскочила в «Канцтовары Цубаки»? Или знала об этом месте заранее? И решила, что, раз дело касается писем, ей как-то помогут именно здесь?

Или это каприз Судьбы? Судя по обратному адресу на конверте, сама она живет в Дзу́си, за пару станций от меня. Но с какого перепугу женщине из пригорода тащиться под ураганным ливнем в Камакуру, чтобы бросить письмо именно в этот почтовый ящик?

Сплошные загадки. Несмотря на которые ясно одно: Лаврушка сделала все возможное, чтобы ее письмо не доставили адресату, и в результате это письмо — у меня в руках. Сообщить бы ей об этом поскорее…

В прояснившемся небе порхали стрекозы — их стеклянные крылышки казались пунцовыми от заката. У подножия фумидзуки я заметила опрокинутую ветром чашечку для подношений. Я подобрала ее, отнесла в дом, отмыла от грязи и листьев. Наполнив свежей водой, водрузила обратно на ритуальную полочку. И тут заметила, как буйно распустились ликорисы: красные и белые лучики их лепестков заполонили весь угол сада.

На пятый день после атаки тайфуна госпожа Барбара вернулась из своего заморского путешествия. И уже ближе к вечеру заглянула в «Канцтовары Цубаки».

— Поппо-тян? А вот и я!

— С возвращением! — Услышав ее голос, я чуть не подпрыгнула от радости. — Ну, как съездили?

Загар к ее бледной коже, похоже, все-таки приставал.

— Великолепно! После Парижа решили смотаться еще и в Марокко. Бесподобное место. Так и осталась бы там на всю оставшуюся жизнь!

— Да что вы? Очень рада за вас!

О том, что поездка удалась, было видно по ней и без слов.

— А это тебе подарок! — объявила она и вручила мне элегантный бумажный пакет с какими-то флакончиками.

— Здесь аргановое масло и розовая вода! С маслом получаются изумительные салаты. А розовой водой протирают кожу.

— Ох, как здорово!

У меня как раз заканчивался последний лосьон.

— Представь себе, аргановое масло изготавливают только там, и больше нигде на свете. Настоящая драгоценность!

Она откупорила флакончик, и в воздухе приятно запахло кунжутом.

— Представь себе, его тоже втирают в кожу.

— Спасибо огромное…

И тут — пока я рассыпа́лась в поклонах и благодарностях — откуда ни возьмись появилась Лаврушка.

К моему удивлению, госпожа Барбара среагировала на это первой.

— О? Привет, Па́нти! — воскликнула она.

Панти?[49] Значит, у этой «Лаврушки» еще и кличка «Детские Трусики»? С ума сойти. Но каким тайфуном ее занесло сюда снова? И откуда ее знает госпожа Барбара?

— Я у вас в школе преподаю, — пояснила она, заметив мое удивление. — Имя — Ханко, профессия — teacher. Вот дети и сократили сначала в «Хан-ти», а потом и в «Пан-ти». Ужасно, правда? Всякий раз краснеть приходится! Но что поделаешь! Тем более что сама я обожаю пан-багеты. С чаем! Вот и терплю. Но те, кто не в курсе, здорово удивляются…

Так вот почему на ней школьный спортивный костюм, сообразила я. От местной школы досюда — пять минут пешком. Неудивительно, что госпожа Барбара знает, как эту учительницу дразнят дети.

— А я забежала поблагодарить за помощь с письмом! Вы меня просто спасли… — прощебетала Лаврушка по прозвищу Панти. И поклонилась мне чуть ли не в пояс.

— Ну что вы… Какие пустяки! — замахала я руками.

На самом деле, конечно, в тот день она здорово меня загрузила. Когда все закончилось, я позвонила по номеру, что она мне оставила, и сообщила автоответчику, что письмо уже у меня.

Отперев ящик стола, где хранятся самые ценные вещи, я достала пакет с письмом. Который для пущей надежности был на всякий случай еще и заклеен.

— Вот, держите… — сказала я, вручая пакет Лаврушке. И, чтобы не обсуждать важные вещи стоя, усадила ее на стульчик рядом с госпожой Барбарой. Вопрос, чем закончилась та история, все это время не выходил у меня из головы.

— Так что же в итоге… ваш отец… — уточнила я, не представляя, как тут лучше спросить.

— Я не успела. Из-за тайфуна вылет самолета задержали. Но папа держался спокойно, ушел с миром. А я после похорон решила еще немного побыть с мамой. Вернулась только сегодня… Да, кстати! Я же испекла для вас небольшой гостинчик. Прошу, примите в знак благодарности!

Она достала из сумочки бумажный сверток, протянула мне. В воздухе растекся пряный, соблазнительный аромат.

— Хлеб?

— Пан-багеты, — кивнула она. — Я под настроение обожаю что-нибудь печь. Это очень меня успокаивает.

— Пан-багеты от Панти — самые вкусные в мире! — вставила вдруг госпожа Барбара, молча слушавшая нас до сих пор. — Кажется,