мне самому не помешает развеяться. Выживание, вживание, побои, работа на износ. Тут как бы самому не озвереть.

[1] Противопожарная пропитка в 1923 - это сульфат аммония. Заодно улучшает стойкость дерева к гниению.

Глава 12. Железнодорожный переезд, эксклюзивная форма.

План удалось реализовать без особых заминок. По крайней мере, до входа на станцию. Но на перроне меня начало корежить. Нет, не потому, что какой-то шутник подвел к перилам лестницы напряжение. А просто из-за ментального отторжения.

Вроде бы и сотни лет не прошло. Рельсы и форма перронов - все те же. Но вот люди...

Дикая толкучка. Но не потому, что собралась совсем уж немерянная толпа. Просто слишкам многие уселись прямо на грязную брусчатку, да еще и ноги вытянули, занимая тем самым в три раза больше места. Очень много детей. Целые их стада носятся по перрону, играя в салочки. Как только не падают на рельсы.

Прямо у меня на глазах малолетний бандит лет двенадцати на вид смахнул шляпу с головы господина средних лет - прямо на рельсы. И ничего. Возмущенный вопль, сразу же утонувший в гаме разговоров, выделился только потому, что я смотрел в нужную сторону. Просеменил станционный смотритель, подцепил крюком на длинной палке предмет одежды и передал его владельцу.

На этом инцидент и закончился. Но я уже начал ощущать неясные подозрения, что поездка от станции Чигасаки до Иокогамы без приключений не обойдется. А взглянув на радостную мордашку Кику, в этом уверился.

На удивление, несмотря на архаичный вид паровоза и вагонов, обошлось без катастроф. Если не считать того, что мне пришлось бороться то с приступами тошноты, то удушья.

Все из-за табака. Половина народа (то есть практически все мужское население вагона) либо жевали, либо курили табак. К стенкам (к слову, деревянным) прилеплены ряды плевательниц и пепельниц. Но в толкучке многие просто до них не дотягиваются. В результате стук колес перемежался смачными харчками у меня над ухом, а к запаху угольного дыма и табака - примешивался отчетливый запах подпаленной ткани и дерева. На стенах - лак настолько испятнан черными подгорелыми пятнами, что в неверном свете слабой электрической лампочки под потолком трудно определить его изначальный цвет. Под ногами - невидимое, но ощутимо скользко-липкое месиво из слюны, жеваного табака и пепла.

В памяти всплыло, что такой "свинарник на рельсах" будет ездить еще два десятилетия. Вроде бы положительный сдвиг в манерах на станциях и в поездах случился-случится только в период зверств военной полиции на завершающей стадии войны. Ну и гендерный сдвиг военных лет скажется.

Я уже и ранее отмечал, что курение является нормой в японском обществе а-ля 1923. Но теперь убедился, что некурящий Нобуске Мисаки - ходячая аномалия, с которой мне очень повезло.

Станция Иокогама оказалась... да ее вообще на месте не оказалось. По крайней мере на выходе из нашего вагона. Просто свежая гравийная насыпь, из-под которой еще виднеются отдельные черные потеки от размытого дождем пепелища старой станции.

Немного подальше сохранились навесы над перронами, а вот здание с кассами на выходе в город - это уже новодел типа "барак", явно возведенный в большой спешке уже после землетрясения.

А пристанционная улица, ранее плотно упакованная магазинами и торговыми лавками, похоже, тоже сильно изменилась.

Судя по количеству уличных торговцев, потери населения здесь были не настолько кошмарные, как в городе Сагамихара, куда я изначально попал. Вот торговые площади почти все снесло - это факт. Так что в качестве главного аттракциона - остаются двухколесные мобильные магазины "ятай".

Я обратил внимание, что больше половины мужчин моего возраста - носят белые костюмы-двойки в европейском стиле. Засек себе на носу, что Нобуске с Азами спихнули мне не просто немодное, а даже несколько архаичное одеяние. И обувь. Но вроде бы... да, среди парочек больше одетых в традиционном японском стиле, так что в данном случае моя "распашонка" - к месту. Но в будущем мне стоит откладывать на одежду. Выделяться я так и так буду, до лучше уж выглядеть просто иностранцем, а не иностранным шпионом с парашютом, волочащимся по мостовой.

Кику металась. Там приторгуется, здесь попробует, а купит свой увесистый леденец - в третьем ятае. Похоже, сама толком не знала, чего ей хочется, но рвалась попробовать все сладкое, что может предложить разоренный город. И болтала.

Будто пробку из горла вытащили, честное слово. Слова льются мне в ухо сплошным