области синхронического изучения языков (в основном английского). Таковы же труды Г. Хенигсвальда, приспособившего дескриптивную методику описания языковых фактов в синхронии к анализу явлений в диахронии, даже к реконструкции определенных этапов в развитии языков, к объяснению некоторых «законов», выдвинутых еще младограмматиками (см.: Hoenigswald, 1960).

Большинство этих авторов сочетает выработку формализованных процедур описания языка с изучением его семиотических характеристик. Определенное влияние на эти работы оказывает и бихевиоризм, рассматривающий язык как речевой аспект поведения человека. Так, Дж. Гринберг в «Очерках по лингвистике» говорит о двух путях описания языка: 1) язык можно описывать как систему сигналов, подчиненную правилам, которые образуют грамматику этой системы; 2) его можно описывать как систему моделей поведения, охватывающую группу индивидуумов (см.: Greenberg, 1959, 1). Легко заметить, что первый путь отражает семиотический взгляд на язык как на знаковую систему («система сигналов»), второй же явно тяготеет к бихевиоризму («модели поведения»). Оба пути объединяет попытка рассматривать язык как систему.

Семиотический подход к языку, широко применяемый в современной (не только американской) лингвистике, оказался полезным для определенных аспектов теоретического и прикладного языкознания. Он позволил определить место языка как системы среди других знаковых систем (зоосемиотических, систем искусственных, алгоритмических языков и пр.), а в связи с этим дал толчок к возникновению лингвистики универсалий, выделяющей лингвистические константы, свойственные системе естественного языка и позволяющие противопоставлять ее другим семиотическим системам.

Выделение лингвистических универсалий – важная задача современного языкознания. Ее решение должно опираться не на схематическое использование готовых семиотических формул и выводов, не на искусственное сравнение языковых знаков со знаковым поведением животных, как это делает, например, Ч. Хоккет (1970, 45), а на серьезные типологические исследования, изучение естественных человеческих языков во всем их разнообразии и в противоречиях их структурной организации. Закономерности, обнаруженные при таком творческом отношении к языковому материалу, различные семантико-грамматические особенности, безусловно, обогатят семиотическую теорию, позволят обнаружить семиотические константы в структуре и семантике естественных языков.

Семиотический взгляд на язык (в частности, сравнение естественного языка с формальными) оказался полезным в прикладном аспекте для выработки некоторых процедур формализации языковой семантики с целью компрессионного сжатия, хранения и развертывания информации, а также для создания более «гибких» грамматик формальных языков, приближающихся в известной мере к грамматикам естественных языков, а тем самым более легких для запоминания и использования.

Однако в современной лингвистике налицо и издержки такого подхода к языку. Возникший отсюда взгляд на язык как на код обедняет лингвистику, сужая как ее задачи, так и возможности исследовательских процедур. Отношение к языку как к системному объекту[2] оказалось для языкознания полезным настолько, насколько полезна любая систематизация в науке. Однако последовательный подход к языку только как к системе, без учета явлений, остающихся за пределами определенных систем, или с попыткой «подогнать» эти явления под системные мерки, также обедняет и упрощает наши представления о языке, как это показал в своих исследованиях Р.А. Будагов (1978, 3):

«…в любом живом языке человечества существуют не только системные, но и антисистемные тенденции и категории».

Не следует забывать также, что системные отношения не образуют в языке жесткого каркаса. Структуру языковой системы нельзя свести к виду, полностью описываемому теорией множеств, потому что такой подход (при всей его кажущейся современности) схематизирует и искажает организацию языкового материала.

Детализированное изложение взгляда на язык как на семиотическую систему, многие стороны которой можно описать с помощью теории множеств, содержится в «Очерках по лингвистике» Дж. Гринберга (Greenberg, 1959). В этой работе он выступает как последователь Чарльза Морриса, одного из основоположников семиотики (см.: Morris, 1946). В самом начале своего исследования Дж. Гринберг проводит четкое разграничение системных и прагматических аспектов естественных языков, утверждает, что системные аспекты изучаются лингвистикой, а прагматические – психологией и социальными науками, «поскольку они имеют дело с вербальным поведением». Таким образом, провозглашается тезис о том, что лингвистика должна исследовать лишь репрезентативную сторону языка, оставив без внимания смысловую, содержательную.

Этот тезис, провозглашенный еще Ф. де Соссюром в его известном высказывании:

«Единственным и истинным объектом лингвистики является язык, рассматриваемый в самом себе и для себя»

(цит. по: История языкознания…, 1964, 411),

приводит большей частью к схематизму и формализму в лингвистических исследованиях, к попыткам создания различного рода формальных процедур, при которых семантика языковых объектов либо полностью исключается, либо (когда это удобно исследователю) протаскивается «между прочим», скороговоркой.

Рассматривая возможности выделения морфем с помощью формальных процедур, Гринберг вводит понятие квадрата. Квадрат существует, когда в языке имеются четыре значимые последовательности, принимающие форму АС, ВС, AD, BD, например, eats : eating :: sleeps : sleeping.

AC eats AD eating sleeps ВС sleeping BD

Таким образом, каждый из углов квадрата соответствует определенной морфеме. В рассматриваемом квадрате это: sleep-, eat-, -s, -ing. Один из четырех элементов может выражаться нулем, например, в квадрате hand : hands :: table : tables, где выделяются морфемы hand, table, -s (морфема множественного числа) и нулевая морфема единственного числа. Здесь в качестве исходного материала служат слова, но исследование может начинаться и с бóльших единиц – последовательностей слов, применение к которым метода квадрата, по мнению Гринберга, позволит разделить их на слова, а затем и на морфемы.

Процедура, задуманная исследователем как чисто формальная, таковой не является, потому что иногда Гринбергу для определения правильности выделения квадратов приходится обращаться к значению, например, чтобы не выделять таких квадратов, где совпадающие по звучанию слова различны по смыслу и происхождению (hammer : ham :: badger : badge).

Такой же проверкой приходится заниматься и при выделении тех квадратов, которые Гринберг считает неполными. Одни из них недостаточны с формальной точки зрения, например, man : men :: boy : boys, другие – с семантической (deceive : receive :: deception : reception). Формальная недостаточность выражается в том, что морфема множественного числа, представленная в boys, в таком эксплицитном виде отсутствует в слове men. Для того чтобы ее обнаружить, автор привлекает «правильный» квадрат boy : boys :: lad : lads, с последующей заменой lad через man, a lads через men. Гринберг замечает, что при введении такого замещения могут образоваться семантически невероятные предложения. Однако его интересует лишь то, чтобы такая замена была «грамматически нормальной». В качестве недостаточного с формальной точки зрения приводится и квадрат sheep : sheep :: goat : goats. В sheep Гринберг выделяет две морфемы, одна из которых представлена нулем.

Кроме