— Жалко мне вас, мужики, вы всю жизнь со смертью играете, подмигиваете ей, жмете ей руку, называете ее на «ты». Вот ты, Леха, самый молодой, наверное, а ведь убивал, правда?

— Было, — подтвердил Ремез.

— Видишь, как просто: было. — Майор надолго замолчал. — Я не могу долго находиться с вами. Деньги деньгами, но всему есть предел. Я больше ни за какие «бабки» не дам вам информацию на братву. Никакую! Они мне — гвоздь в заднице, официально сделать ничего не могу, даже арестовать на три часа...

Кабанов разошелся, в его речи слышались патриотизм и беспомощность, злоба и неверие. Корысть ушла, унося с собой обидное прозвище «наводчик». Однако у него была сотня причин оправдаться — правда, только перед собой, больше не перед кем. Не брал бы он денег от Шевцова — другое дело, а выходило, что выкладывал всю имеющуюся у него на руках информацию о преступных группировках за «свои кровные». И когда получал от Шевцова деньги, стыдливо бормотал: «Ты же знаешь, мы работаем по преступным группировкам, всегда начеку, знаем где и что: с кем вчера пил, кого в баню водил. И они знают об этом, играем в открытую. У нас свои люди в их кругу, а на них работают наши — чего уж тут скрывать... Только вот команду сверху никто не дает. Бандиты спокойно относятся к этому, потому что в случае напряга с нашей стороны они узнают об этом загодя. А так все готово. Я ж группу оперативного отдела возглавляю».

А Шевцов, как всегда, ответит:

«Да ты не оправдывайся, бери деньги. Считай, что они хоть как-то наказаны».

Глупейшие слова, это майор понимал. Но не доходил до сути. Это была просто отговорка для того, чтобы он взял свою долю, убрался и желательно очень долго не приставал с расспросами. Кабанов знал, на что, к примеру, он тратит свои деньги, а вот Шевцов со своей бригадой куда? У них скопилась уже внушительная сумма, весьма внушительная. А по виду их никак не скажешь, что ребята богаты: не ездят на джипах, не гуляют в ресторанах, золотых якорных цепей на шеях не носят. Интересы? Черт их знает... Сидят в основном в одной квартире, хотя у каждого есть своя собственная. О чем говорят, послушать бы.

Ремез положил тяжелую руку на плечо Кабанова.

— Слушай, майор, помоги в последний раз, а?

— Ладно, черти.

Майор знал меру. И психанул он сейчас, ворвавшись в квартиру Алексея, манерно. А ему хотелось вместе со всеми посмеяться, вспомнить Блинова, гранату, его полные страха глаза и штаны, такие же полные. Хорошо они обработали этого борова!

— Ладно, — повторил майор, не забывая оправдываться. — Тут есть и моя вина. Однако, по информации моего человека, Блинов держал порядочную сумму у себя в офисе. Это точно, я же группу оперотдела возглавляю.

— Да ты не оправдывайся, Володь, мы не хуже тебя об этом знаем.

— Сами в постоянном напряге живем, — пожаловался Ремез, — только слов таких не употребляем. Так где Блин деньги зарыл?

— Если у него не будет денег дома, по его звонку их доставят ему в течение десяти минут. Десять минут продержитесь?

— Обязаны.

На прощанье Кабанов пожал руку Шевцову и Ремезу.

— Не дай убить себя, Пичуга, симпатичный ты парень.

Открыв дверь своей квартиры, Аксенов в первую очередь встретился с хитрыми глазами своей жены. По идее, их можно было назвать просто улыбающимися или искристыми, но у следователя прокуратуры была своя терминология, и он сразу определил, что глаза у Наташки хитрые. А с чего им быть, к примеру, искристыми? Новый год, что ли, или еще какой праздник? Было бы торжество вроде дня рождения, и то лишь с натугой подошло бы одно из лучезарных определений. И он в лоб спросил:

— Ты чего такая хитрая?

— Что, уже знаешь? — Глаза жены вдруг потухли, стали обыденными, привычными.

Аксенов понял, что обидел жену. Осталось выяснить только причину.

— Нет, я только что родился на свет.

— Никакой интриги в жизни, — вздохнула Наталья и, повернувшись, сухо бросила через плечо: — К нам Николай приехал.

— Какой Николай? — Не снимая ботинок, Аксенов шагнул в комнату.

За столом, накрытым, как на праздник, сидел его двоюродный брат Колька Кавлис. Это была не новость, это землетрясение: Николай всего пять раз, если Аксенову не изменила память, приезжал к ним в гости. И то на несколько часов: здорово — здорово, молчание, облака дыма, до свидания — до свидания.

— Николай! — Аксенов долго, как на официальной церемонии, жал руку брата. — Вот это неожиданность!

— Здравствуй, Дима.

И все. Дмитрий, если честно, был бы рад услышать от брата даже «Как ты постарел!» или более поэтичное: «Да... годы...» Нет, стоит, улыбается, молчит.

А может, он всегда был такой? Рос тихоней, молчуном; вырос — тоже слова не вытянешь. Окончил военное училище, его дома ждут, а он пропал, потом письмо из трех предложений: не ждите, я там-то. Тетя Зина поехала к нему: «Сынок, как же так?..» Он в ответ два слова: «Все нормально, мать». И чем дальше, тем хуже. Мать трясется за него, едет за тысячу километров к племяннику: "Дим, может, поговоришь, сюда его переведут, в нормальную часть?" — «Да бесполезно, теть Зин! Даже заикаться не буду». Наконец три года назад, за которые тетка иссохла вся, переживая за взрослого уже сына, очередная «весточка от сыночка»: «Мам, пап, знаете, где Северный полярный круг? Я там, в Заполярье!» Слава богу...

Дмитрий посмотрел на коротко остриженную голову брата, обветренные губы, огрубевшие за три года на Севере руки.

— По делам или в гости? — спросил он, присаживаясь за стол.

— Скорее по делам.

— Ну да, просто так приехать не можешь.

— Знаешь же, где работаю.

— По делам мог зайти ко мне на работу. — Дмитрий испытал брата суровым взглядом, заодно прикидывая, обидится он или нет.

Не обиделся. Сразу приступил к делу:

— Поможешь одного человека найти?

— Только одного? Это для меня тьфу! Я сейчас целую группу разыскиваю. Фамилия есть у человека?

— Ремез Алексей Алексеевич.

— Тебе прямо сейчас?

— А можешь?

— Ха! — Аксенов принялся крутить диск. Наталья за его спиной делала точно такие же движения, показывая Николаю на своего мужа: совсем, мол, свихнулся со своей работой, не обращай внимания. Кавлис подмигнул ей: все нормально, я не обижаюсь.

Пока они семафорили друг другу, Аксенов уже заносил на чистый лист бумаги данные на Алексея Алексеевича Ремеза.

— Держи, братан. Живет твой приятель на Большой Песчаной. Тут дом, квартира, номер телефона. Незнание хотя бы одной цифры не освобождает тебя от ответственности... Понял? Можешь сразу и позвонить. Он кто, твой сослуживец?