Казначей, отдавая спортивную сумку с деньгами, горько произнес:

— Я знал, что здесь что-то нечисто. Мне куда?

— В подвал.

Шевцов несколько секунд пристально смотрел на бригадира, затем кивнул Печинину: «Давай».

— Э, э, мужики! — Блинов закрылся руками, и шприц угодил бригадиру в живот. Посмотрев на него, он перевел мутнеющий взгляд на Шевцова и уронил голову на грудь.

— Спокойной ночи. Уходим.

Ровно в одиннадцать часов вечера майор Кабанов, не выдержав томительного ожидания, отправился на Большую Песчаную. Своим ключом открыл дверь и осмотрелся. Форточки открыты, но в комнате еще витает специфический дух то ли одиночества, то ли, наоборот, скученности, кто его разберет. В квартире чисто, полы вымыты, ни одного намека на то, что недавно здесь находились одиннадцать человек. Ощущение такое, будто они навсегда покинули этот дом. Взгляд майора скользнул по поверхности стола, словно ища прощальную записку.

Никакой записки, конечно, они не оставят и придут обязательно.

Бог мой, что они сейчас творят у Блинова!..

Кабанова передернуло. Он представил себе позеленевшее лицо бригадира, его глаза, полные страха, губы, которым приказано не дрожать и говорить четко: «Яков, мне срочно нужны деньги. Все. Жду». И снова глаза, спрашивающие: «Ну как?» — и лютая злоба, притаившаяся в них.

А ты как хотел? Дошла и до тебя очередь.

«Нет, — думал майор, — я поступил правильно». И вот «псы» сорвались с цепей, и их уже ничто не остановит. А при случае можно напомнить: «Ты еще не забыл тех ребят, которые били твою поганую морду?» И при этом забыть о деньгах, не вспоминать про них никогда, потому что это особый случай.

В прихожей мягко щелкнул дверной замок.

Ну, слава богу, пришли.

Костя Печинин заглянул в комнату.

— Здесь майор, — сообщил он.

Вслед за ним вошел Шевцов.

Кабанову хотелось спросить: «Ну, как дела?» — потому что на бесстрастных лицах невозможно было прочитать ничего; точно такими же он видел их днем, после крупной неудачи. А Птаха-Ремез тогда вообще улыбался.

А вот и он. Майор, дивясь на себя, встретил Ремеза теплее, чем, к примеру, брата.

— Привет, Пичуга. Как дела?

Неожиданно Алексей взял майора за плечи и, глядя ему в глаза, тихо, по слогам, пропел:

— Шу-мел ка-мыш, де-ревь-я-а гну-у-лись, а но-о-чка тё-ом-на-я-а бы-ла. Нормально, майор. Выражаем тебе благодарность.

— А как насчет поделиться?

— Все отобрали пацаны, которые курят в открытую. — Ремез раскрыл спортивную сумку и вывалил на стол килограммы долларов. — Давай адрес, где зараз можно потратить все деньги.

Утром следующего дня дежурный сообщил Аксенову, что его дожидается гражданка Хмелева. В коридоре возле своего кабинета следователь увидел миниатюрную девушку. Вначале он определил ее возраст в четырнадцать-пятнадцать лет, но, вглядевшись внимательней, понял, что ошибся лет на пять-шесть. Когда она поздоровалась с ним щемящим тонким голоском, следователь не сумел сдержать улыбки.

— Сколько вам лет? — Он подумал, что мог задать этот вопрос в иной форме: «Который вам годик?»

— Меня всегда об этом спрашивают, — пропищала девушка. — Я привыкла. А в одной фирме даже не приняли на работу, несмотря на то что мне девятнадцать. Вот паспорт.

Аксенов предложил ей сесть и раскрыл документ. Хмелева Людмила Ивановна, 1979 года рождения. Жаль, подумал он, что в паспорте не отмечают рост. Определенно, она не выше Пахмутовой.

— Слушаю вас, Людмила Ивановна.

— Вы нарочно назвали меня по отчеству? — вздохнула она. — Ну ладно, называйте. Вчера я была в универмаге «Радуга». Ну не в самом магазине, а в вестибюле, там проявляют пленки фирмы «Кодак», печатают фотографии, продают всякую фотопродукцию. Я только недавно начала снимать, заряжать пленку всегда отдаю в «Кодак», боюсь засветить. За это денег с меня не берут. Только улыбаются, как вы. В общем, когда все это началось вчера утром, пленку мне успели зарядить, и я сделала три снимка.

— Вы очень поможете следствию, если передадите их нам. — Аксенов изобразил на лице благодарность. Вряд ли он увидит на снимках что-то существенное, преступники были в масках, в одинаковой одежде, и все же.

— Я помогу следствию, — деловито подхватила гражданка Хмелева и полезла в сумочку. — Вот, пожалуйста... Ой, это не то. Это мои кошки, у меня их три. Они все понимают. Вчера, например, я говорю им: «Ну вот, кажется, обед готов», — и они тут же подбежали ко мне.

Аксенов едва не рассмеялся, слушая болтовню девушки, и все больше не верил, что ей девятнадцать: может, паспорт выдали ей по ошибке?

Наконец она протянула ему три фотографии.

— Вот здесь сразу четыре человека, видите? — Хмелева перегнулась через стол, показывая пальцем. — А на этой только два. Один, как мне показалось, смотрит на меня. Я чуть не села! А здесь я снимала через уличное стекло, видите lens flare?

— Что? — Аксенов внимательно рассматривал фотографию, на которой была запечатлена темно-синяя «Газель» и три человека у раскрытой задней дверцы. — Что вы сказали?

— Lens flare — блики на стекле от солнца.

— Это по-английски?

— Да.

— Лэнз флейр, — протянул Аксенов. — Ну что ж, Людмила Ивановна, большое вам спасибо. Вы нам помогли.

— Не знаю. — Хмелева пожала острыми плечиками. — Вам виднее. Жаль, конечно, что лиц на фотографии не видно. Самая ценная деталь, на мой взгляд, это машина. А боевики все одинаковые, как роботы: рост, комплекция.

— Комментарии к фотографиям?

— No comments. Так я пошла? Пропуск нигде не надо подписывать?

От двери она улыбнулась Аксенову и вышла из кабинета. Через пару секунд дверь снова открылась, пропуская Прокопца.

— Кто эта девочка? — спросил помощник.

— О черт! Петро, догони ее, отдай паспорт.

Прокопец отсутствовал минут пять.

— Где тебя носит? — недовольно спросил Аксенов и перенес гнев на вчерашнего свидетеля. — Хотел бы я посмотреть на того знатока стрелкового оружия, который опознал в руках преступников вариант десантного автомата Калашникова. На, смотри, где ты видишь такой? — Аксенов разложил перед помощником фотографии. — Больше смахивает на израильский «узи».

Прокопец с шумом подвинул стул.

— Да, действительно. Мне проконсультироваться насчет этого вида оружия или вы сами?