— Но мы больше не копы, — констатировала Эйни.

— Именно.

— А куда мы теперь едем? — перевела тему девушка.

— Как покинем визуальную линию дистанционных прослушивающих устройств, расскажу, — сообщил ей Чак.

— Параноик! — улыбнулась Эйни.

— Ну уж не без этого, — скривил лицо Чак.

Спустя двадцать минут

Бездорожье, просёлочная дорога и снова бездорожье. Чак управлял машиной сам, не доверяя автопилоту. Туда, куда они ехали, не вели флай линии, туда не совалась полиция, туда не настраивался навигатор, говоря, что на дорогах ремонтные работы, заторы и прочая напасть, которая никак не может пропустить кого-либо внутрь.

— А ведь я ничего о тебе не знаю. А ты толком не спрашиваешь обо мне, — Чак начал разговор, похожий на тот, что может скоротать время в поездке.

— Ну я не очень люблю говорить о себе, а о тебе я и так знаю достаточно, — Эйни смотрела через окно на начинающиеся частные дома, вперемешку с серыми многоэтажками.

— А всё-таки, — продолжал допытываться Чак.

— Я не отсюда, — вздохнула девушка. — Мой биологический отец менял генные трансформы раз пять, исходя из требований его работы. Для одной из должностей ему нужна была статусность человека, который может позволить себе семью и детей — так создали меня от случайной нанятой мамы. Он продвигался по карьерной лестнице очень быстро и было не особо понятно, ребёнок какого именно вида ему нужен, потому меня оставили человеком без модификаций. Однако, что меня породило, то и лишило меня опыта семейного детства. Однажды для дальнейшего продвижения по службе моему отцу стали не нужны жена и ребёнок. Мою биологическую мать, которой отец платил, чтобы она изображала на званых вечерах его счастливую жену, он уволил, а меня сразу же определили в лицей на постоянное место жительства. Потом лицейный жилблок я сменила на казармы академии полиции, а уже сюда я попала по распределению, выбрав почти случайно, лишь посоветовавшись со Спирит. На двадцать первый день рождения я получила посылку, где был подарочный талон на модификацию в полуфурри под лисичку, и фотку отца-лиса. Собственно, это вся моя жизнь.

— Печально. Так вы с отцом не общаетесь? — уточнил Чак.

— Нет особо. Он работает где-то в министерстве, там, где и должен работать лис. Иногда высылает мне деньги. Видимо, он предполагает, что ему ещё когда-нибудь по его карьерным делам понадобится дочь, — улыбнулась Эйни.

— Ну а Спирит? Я впервые вижу человека с несгорайкой.

— Их я набила за счёт экологии, этического поведения и нравственности.

Чак закашлялся, подавившись слюной, но Эйни, поняв тот вопрос, который он никогда не задаст, ответила:

— Спирит особо реагирует на ложь. На любую. На ложь другим, ложь себе. А ещё он знает всё наперёд и способен оценить последствия. Короче, можно сказать, что с первой несгорайкой мне повезло.

— Смотри, Эйни, ты вначале спросила, куда мы едем, и я сказал, что расскажу позже. Оглянись. Наш город — это крупный центр, где всё самое вкусное поделили кланы и богатые корпорации. Но есть и периферия. Заводы по переработке мусора, экологические холдинги, зерноперерабатывающие предприятия, канализация, наконец. Всё это надо кому-то обслуживать, чтобы нам жилось хорошо. Когда-то я слышал это от бабушки, но, честно говоря, не очень люблю сюда заезжать. Тут живут и работают дешёвые в производстве люди. Их создают по заявке предприятий, и они сызмальства готовятся занять приготовленные для них рабочие места. В этих кварталах об эфках даже и не слышали — умерших от старости, тяжёлого труда, голода или банд просто сжигают в печах. Не слышали тут и о качественных генных трансформациях. Тут нет полиции, а вместо закона — влияние группировок. Зато много дешёвого товара: имплантаты, оружие, наркотики, органы. Всем выгодно, чтобы здешние граждане были не умнее микроволновки. Уровень образованности тут ограничивается тремя классами образования и курсом патриотизма, всему иному их учит улица. Вот оно, настоящее гетто Дрим сити.

— Я знаю, что такое гетто, мы озеленяли такие в рамках правовой программы по взаимодействию с исправительными учреждениями.

— Уверяю тебя, это гетто не озеленял никто. Выводить сюда детей — это значит рисковать их жизнями и провоцировать антиобщественный элемент. Преступник постоянно думает, на ком бы нажиться, а детишки с саженцами в руках вполне себе ходовой товар.

Джип медленно скользил над разбитой дорогой, между серости многоэтажек с вывешенным на бельевых верёвках бельём, мимо толпящихся групп — по три, пять человек, сверлящих взглядами проезжающую бронемашину. Где-то вокруг постоянно слышались крики, выстрелы, мат.

— Нас не обстреливают лишь потому, что мы в тачке волков, — произнёс Чак. — Жизнь тут не стоит ничего, но нас волнует другое.

— Что же? — спросила Эйни, пялясь на проституток, демонстрирующих откровенные модели одежды и вульгарное поведение зеркальным стёклам машины.

— Почём тут органы фурри акул.

В какой-то момент узость коридоров гетто не позволила более использовать машину как транспорт и, поставив сигнализацию на боевой режим, Чак повёл девушку пешком. С каждым следующим шагом они углублялись в кишащий суетной человейник. Рынок был переполнен в основном людьми, хотя глаз Эйни изредка находил в толпе и полуфурри, выглядящих так, словно они всем своим видом хотели донести до всех и каждого “рыпнешься — загрызу”.

— Тут везде бартер, — пояснял Чак. — Планетарные деньги в ходу, но редкость.

— Чем они тут меняются? — оглядывалась Эйни, вертя ушастым бронешлемом, сделанным под волчью голову.

— Всем, — выдохнул Чак. — В основном обменивают на еду.

— Но ведь жителям планеты хватает еды. У нас даже кормушки для животных стоят, — удивилась лисодевочка.

— Хватало бы, если бы полиция контролировала преступность. Каждый, кто тут живёт, вынужден платить бандам процент от доходов и от выдаваемой еды. Кроме того, тут процветает органлегерство и межвидовой каннибализм — человечину они, возможно, и не едят, но вот мясо фурри, думаю, тут в цене, — Чак остановился, повернувшись на Эйни. — Да что там, я даже могу тебе показать, где его продают.

— Может, не надо? — взмолилась девушка.

— Мы тут как раз за этим. Кстати, мы уже пришли!

Они остановились перед глухой стальной дверью с таким же оконцем, проёмом, запертым изнутри. Эйни подняла голову вверх, дверь как ни что подходила к этому зданию, в торце которого она находилась. Обшарпанное,