– Че-го?!..

– Олаф?.. – торопливо постучал по плечу королевича Иван, начавший не без причины опасаться за направление развития разговора со всеми вытекающими последствиями. – Олаф!

– Чего еще тебе?

– А-а… ты, случайно, не в курсе… э-э-э… кто такой Ульг? – нашелся Иванушка.

– Ульг? – в один миг позабыл про язвительную спутницу и подозрительно вперился в лукоморца юный отряг. – А ты откуда про него знаешь?

Царевич прикусил язык и быстро бросил вопрошающий взгляд на супругу. Она в ответ поджала губы и пожала плечами.

– Мы обета молчания Сутулому не давали.

– Сутулому? – еще больше насторожился королевич. – Какие у вас с ним делишки?

– Делишки бывают у мышки, – отрезала Серафима, и готовый выложить всё начистоту Иванушка предусмотрительно захлопнул рот.

Сын конунга вскочил, гневно сжимая кулаки и раздувая ноздри, но Масдай как бы невзначай заложил крутой вираж, и рыжий здоровяк, не удержавшись, повалился боком на мешки с припасами, продемонстрировав затянутому заплатками туч небу полусбитые подковки на подметках.

– Эй!.. Это еще что такое?!.. – просвистевшая мимо уха нога пятьдесят второго размера пробудила от послеобеденной дремы мага-хранителя. – Лукоморцы, немедленно поставьте отряга на место!

Обрадованная высочайшей индульгенцией на применение крайних мер, Сенька схватилась было за рукоятку ножа, но, к ее разочарованию, волшебник не вовремя углядел ее телодвижение и с пронзительной ноткой паники в сиплом со сна голосе заверещал:

– На ноги поставьте его, на ноги!!!.. Совсем без меня с ума тут посходили!.. Время идет, радугу искать надо, во все глаза глядеть по сторонам, а они тут распетушились, как конокрады на базаре!

Напомнив, кто тут главный, чародей отвернулся и украдкой протер рукавом слипшиеся глаза, делая вид, будто он просто размышлял о непреходящем и вечном, а вовсе не спал посреди белого дня, как самый обычный пенсионер.

– Пусть они мне скажут, откуда они знают про Ульга, и что он имеет общего с моим дядей! – стиснув зубы, прорычал отряг, самостоятельно, хоть и не слишком ловко принимая вертикальное положение на выписывающей горки и волны упругой спине Масдая. Рука его как бы невзначай легла на рукоять широкого тяжелого меча, да там и прилипла.

– А волшебное слово? – язвительно вопросила Сенька, демонстративно пренебрегая плохо скрытой угрозой.

– Ч… что?.. – опешил Олаф, непроизвольно разжал кулаки и смущенно уставился на единственного специалиста по волшебным словам в их компании в ожидании подсказки.

Пока озадаченный Адалет раздумывал, не вздумал ли единственный отпрыск Гуннара подшутить над ним, «Пожалуйста» Ивана и «Криббль-Краббле-Круббле» Масдая прозвучали почти одновременно.

Олаф дернул плечами, фыркнул: «Ты меня за дурака принимаешь?», повернулся к Сеньке и уверенно повторил:

– Криббль-Краббле-Круббле! Скажи мне…

После такого вступления злиться дальше на исполненного собственной важности и значимости королевича не смогла даже Серафима. Отхохотав положенное под сердито-сконфуженным взором рыжего парня, она выложила ему всё, как на духу.

– То есть, он всё это заранее спланировал, получается, что ли?.. – жалко хлопая рыжими ресницами, позабыв сердиться на лукоморскую парочку, болезненно скривился отряг.

– Ты так доверял своему дядюшке? – удивился Иван.

– Нет, конечно! – вскинулся Олаф, словно его снова заподозрили в менее чем потрясающих умственных возможностях. – Да я лучше гада подколодного себе за пазуху засуну, чем ему доверюсь! Но Светоносный… Рагнарок то есть… Повелитель всех богов Хеймдалла… Я про него говорю… Получается, что он хотел, чтобы дядя стал конунгом после смерти отца… но вместо того, чтобы прямо сказать… вместо этого он посылает Ульга… чтобы тот тайно сговорился с Сутулым… Зачем?

Королевич мыслил вслух, старательно шевеля губами, хмуря брови и морща лоб, словно читал неизвестный текст на малознакомом языке. Дойдя же до первого вопросительного слова в потоке своего сознания, он замолк недоуменно, и огненно-рыжие брови его взлетели домиком да так и застыли – будто мимическое воплощение идеи вопросительного знака.

– А может, это вовсе и не Рагнарок затеял? – заработал изощренный в каверзах и хитростях ум Серафимы, отбросив на время вражду по отношению к представителю народа-грабителя.

– Но это был его ворон!.. – в мучительных поисках ускользающей истины Олаф поскреб грязной пятерней квадратный подбородок, покрытый рыжим пушком как забытый в буфете хлеб – плесенью, пародией на модные среди его соплеменников бороды.

– Это и веслу понятно! – убеждая то собеседников, то ли себя, продолжил он. – Кого же еще, как не Рагнарока? Имя этого ворона – Хугинн, что означает «Мысль». Хугинн и Мунинн – два посланника Светоносного…

– А что означает «Мунинн»? – не сдержала любопытства царевна.

– Что?.. А, Мунинн… «Память», – недоверчиво, в ожидании подвоха, глянул на нее отряг, но, не дождавшись, немного расслабился и продолжил. – О чем это я?..

– О птичках, – любезно подсказал Масдай.

– А, ну да… Я хотел сказать, что оба священных ворона – вестники Светоносного, это известно каждому ребенку. Но если Рагнарок сначала посылает Ульга…

– Так всё-таки кто такой этот ваш Ульг? – и без того не слишком стройные и стойкие ряды умозаключений отряга снова были рассеяны – на этот раз Адалетом.

– Что?.. – снова вынырнул из омута уныния и насторожился королевич, – А-а… Ульг… Ульг – это дух раздора и предательства. От него все шарахаются, как от прокаженного. И боги, и люди. И… и… Что я хотел сказать?

– Про Ульга и Рагнарока, – напомнил Иван.

– И про птичек, – прошелестел Масдай.

– Да. Вообще-то, я хотел сказать, что сказать, будто посланцы Рагнарока могут сказать… сказать, будто сказать, что сказать… Хель и преисподняя!!! – взорвался молодой воин, не выдержав непривычных умственных усилий. – Сказать, будто Рагнарок попросил Ульга выполнить его поручение – это всё равно, что сказать… сказать… сказать… что вон это – кривое коромысло, а не радуга!..

– Где?!..

– Где коромысло?!..

– Где радуга?..

– Вон!..

– Точно!..

– Радуга!..

– Скорей туда!..

– Масдай!..

– Уже лечу-у-у-у-у!!!..

Путь вдоль дифракционного оптического явления, ведущего в горнюю обитель отряжских богов, занял меньше, чем они предполагали.

Через два часа ускоренного лета сквозь возникшую на полдороги пелену перламутрового тумана – в ушах только воздух свистел, да разъяренные вопли оставленного не у дел стража многоцветного моста звенели – великолепная пятерка вырвалась метеором на белый свет и оказалась…