– Ты погляди, как всё красиво и аккуратно! Как всё сияет и свер…

– Убери этот хлам немедленно, пока я сам не взялся за это!!! Герои жаждут и томятся! Они заслужили настоящий пир, а не твои выкрутасы! В куклы до сих пор не наигралась, клуша?!

– Да как ты!..

– Молчи!!! Ты ничего не понимаешь своими куриными мозгами, но всюду лезешь в мужские дела! И это уже не в первый раз!

– Мне надоело…

– Вот и угомонись! Запомни, наконец, что перед тобой не какие-нибудь заморские фифы, а могучие воины своей страны! Герои! Гиганты!

Герои и гиганты одобрительно взревели и заколотили мечами, палицами и топорами кто об щиты, кто – о шлемы соседей.

– Почему ты считаешь… – неизвестная хозяйка сделала последнюю, отчаянную попытку, но и она была обречена на провал.

– Я считаю не почему, а до трех, Фригг! – угрожающе рыкнул тот же мужской бас. – И если ты не исправишь всё, как надо… Раз… Два…

Женщина снова проиграла.

Мягкий свет от свечей, окружавший столы, мигнул и погас, а когда колоссальный зал снова озарился, то оранжево-красные тени громадных очагов и жаровен заплясали на стенах, полу и сердитых лицах явно зависевшихся героев. Скатерти и всё, что было на них, бесследно исчезло, и на глазах у запоздалых посетителей закрутилось волшебство иного рода.

С потолка на голые доски столешниц с грохотом обрушились двадцатилитровые бочонки, источающие кислый запах эля. Следом за ними с сухим стуком дождем посыпались двухлитровые деревянные кружки, блюда, размером со щиты,[34]а на них – по половине бараньей туши. Место тарелок заняли ломти черного хлеба сантиметров в десять толщиной, а на них – ломти дымящегося[35]мяса.

Притихшие было при первых звуках ссоры отряги оживились, радостно загомонили, и плавно опустились на лавки, заскрипевшие под тяжестью их и оружия. Оружие из их рук испарилось, но зато откуда-то из-под столов выскочили поджарые гончие, и преданными голодными глазами уставились на столы, ломящиеся под бременем мяса и костей.

– Герои мои! Отряги! День прошел славно! Так встретим же ночь с весельем! – прогремел над вояками, радостно потирающими так и оставшиеся немытыми руки, тот же голос, но теперь уже тише и добродушнее. – Пейте, пока не сможете выпить больше ни капли! Ешьте, пока ни единой крошкой больше не поместится в ваши утробы! Одна капля – это не море! Одна крошка – это не хлеб! Веселье и горе – два берега одного фьорда! Один день и вечность…

– За Хеймдалл! За Старкад!.. – воззвал, перекрыв недосказанную фразу, другой голос – хриплый и грубый.

– Во имя Рагнарока!!! – вступил третий, мелодичный и сильный, и темные, немытые со дня сотворения Хеймдалла кружки сами по себе наполнились до краев пенистым мутным пивом. В ноздри ударил убойный запах неопознанных злаков, наскоро сваренных с недозрелым хмелем.

«Так вот что значит – «злачные места»… – про себя усмехнулась Сенька.

– Во имя Рагнарока!!!.. – дружным ревом отозвались отряги, с глухим стуком сдвинули кружки, расплескивая эль на себя, кушанья и собак, и пиршество длиною в ночь началось.

– Он где-то справа, – решительно ткнул пальцем в заявленном направлении чародей, едва улеглось последнее эхо раскатистого голоса Светоносного. – Полетели. В конце концов, время ужинать, а нас тоже приглашали.

– Его приглашали, – педантично уточнил Иванушка, вежливо качнув головой в сторону королевича, зачарованно глазеющего на происходящее внизу, но маг отмахнулся:

– Где один, там и четверо.

– Не четверо, а пятеро, – поправил его ворчливо шерстяной голос. – Надеюсь, в меню павших героев Отрягии входит мята, выбивалка и печка…

– Вперед!

И они полетели направо.

Долго искать источник тостов не пришлось. В самом конце холла возвышался монументальный каменный помост в рост человека. На нем стоял длинный стол, точно такой же, как и его собратья внизу, а за столом сидели трое. Вернее, двое сидели, а третий стоял между ними и увлеченно что-то говорил, преувеличенно-оживленно жестикулируя.

– Если один из них – не Рагнарок, то я – ученик свинопаса, – довольно изрек Адалет и самодовольно похлопал Масдая по спине: – Рули туда, старина. Ты когда-нибудь видел богов? – выспренно вопросил он исполнительное транспортное средство. – Ну так узришь сей…

– Ну видел. А что? – скучающим пыльным голосом отозвался ковер, послушно ложась на указанный курс.

– Кхм… Да? – разочаровано отозвался волшебник и как будто стал на два размера меньше. – Ничего. Просто интересно. А ты, Иван? Серафима?

Иванушка ответил коротко «да», Сенька же задумалась, демонстративно задрала голову вверх и стала медленно загибать пальцы.

– Раз… два… три… Ну штук пять как минимум, – наконец сообщила она и перевела невинный взор на чародея. – А ты?

– Эй, любезный, можно побыстрее? – вместо ответа маг недовольно постучал по Масдаю.

Но торопиться было некуда – президиум банкета был уже метрах в двадцати от них и быстро приближался.

Сенька окинула любопытным взглядом погруженную в беседу троицу.

Слева сидел чисто выбритый молодой мужчина с распущенными по плечам и тщательно расчесанными и завитыми темно-рыжими волосами. Полуприкрыв глаза, он почтительно прислушивался к тому, что говорил его сосед слева.

А слева от него, небрежно облокотясь о край стола и повернувшись в пол-оборота к собеседнику, расположился обритый налысо старик с бородой, заплетенной в длинную тонкую косичку – продолжение подбородка. На лице его застыло выражение человека, заучившего наизусть за ночь всё содержимое сборника «В мире мудрых мыслей»: заторможенный, слегка изумленный, слегка расфокусированный взгляд в подсознание, озадачено склоненная набок под тяжестью огромности мироздания голова, медленно шевелящиеся в непрерывном диалоге с вечно меняющейся Вселенной губы. В такт своим словам он дирижировал толстым коротким куском колбасы, зажатым в облитых жиром пальцах.

Длинноволосый отрешенно, словно в экстазе, кивал.

Между двумя сотрапезниками, скрестив руки на груди, возвышался еще один, замотанный в шкуры, как шарпей. Из-за копны густых спутанных волос и бороды, которых хватило бы с лихвой на обоих его соседей по столу, да еще на пару отрягов внизу, ни возраста, ни выражения лица его было не разобрать. Но Серафима почему-то казалось, что дегустация хеймдаллского эля началась для него сегодня задолго до наступления темноты. Единственным украшением его персоны был тонкий сыромятный ремешок, стягивающий на уровне левой щеки прядь толщиной с палец.

Масдай остановился в метре над столом и завис.