– А кто это?

– Ну, ты Чернов, даешь! Ты хоть телевизор смотришь иногда? Про Большой Совет Директоров слыхал?

– Ну, так, слышал краем уха.

– Вот именно, что краем. Ну, да это не главное. Главное, что через неделю у тебя собеседование там, – он снова ткнул пальцем в потолок. – Ты вот что. Ты, как следует, подготовься. Я тебя освобождаю от всех домашних заданий, будешь готовиться по индивидуальной программе, я тебе лично подберу литературу, преподаватель по экономике тебе тоже подскажет, что и как. Договорились?

– Я конечно. Я с удовольствием, Игорь Васильевич.

– И еще. Вот что. Вот здесь, – Горыныч показал на картонный скоросшиватель, лежащий у него на столе, – здесь твои тесты за последние три года. Вот, в прошлом году ты, например, писал, что тебе не нравится, как работает наша школьная столовая, верно?

– Так это же был анонимный тест! – возмущенно возразил Димон.

– Неважно, пусть анонимный. А вот еще тест, где ты пишешь, что тебе не нравится, как в школе ведутся занятия по математике.

– Но, Игорь Васильевич! Это тоже был анонимный тест!

– Ты, давай, не возмущайся, ты лучше подумай, как ты будешь честь школы защищать! Ты понимаешь, на каком уровне тебе придется там общаться? Ты понимаешь, какие могут быть для школы последствия, если ты там будешь эти свои мысли высказывать?

– Понимаю, Игорь Васильевич. Я не буду ничего такого высказывать. Что я, дурак совсем?

Я и тогда ничего не хотел высказывать, а Эльвира Николаевна говорит, пишите все честно, вот я и написал.

– Вот, Чернов, молодец. Вот теперь молодец. Я знал, что ты умный парень.

…И как это мы тебя проглядели?

Для собеседования мать нагладила Димону костюм, достала из шкафа совсем новую рубашку в целлофановой упаковке. Рубашка была отцовской, Димону немного великоватой. Мать пыталась заставить его надеть отцовский же галстук, но Димон отговаривался, как мог. С галстуком видно было, что рубашка великовата в вороте, шея из нее торчала как-то очень по-детски, и Димон отказался наотрез. А с расстегнутым воротником было не слишком заметно, что рубашка велика. И костюм был уже впритык, Димон надевал его на 1 сентября, но за осень он сильно вырос, особенно руки почему-то.

– Ладно, – подумал, Димон, – хрен с ними, с руками. Если стоя – буду руки за спиной держать, а сидя, когда руки на парту кладешь – рукава все равно задираются. Без костюма туда нельзя! Там же все крутые будут. Кто эти костюмы только придумал? Выглядишь в них как идиот последний!

Собеседование было назначено в одном из московских вузов, в центре. Димону не впервой было ехать по городу. Курьером он любил ездить по Москве, особенно на трамвае. Едешь без пробок. Сядешь себе у окошечка и едешь. Мимо автомобильных пробок, мимо витрин магазинов, по узким улочкам и по широким проспектам. В ушах наушники, музыка, в голове мысли, мечты.

Сейчас в наушниках пел Justin Timberlake – I Think She Knows…

В этой песне разноска на две колонки просто чумовая. От этой разноски у Димона всегда сносило башню, он сидел, слушал и блаженно улыбался всем как больной.

А вокруг тачки, тачки.… Какие же в Москве у всех обалденные тачки! Вот эту тачилу, например, он бы мыл каждый день, а мужик в ней сидит – не понимает своего счастья – иметь такую красоту.

Помыл бы хоть, чудик, а то даже номера не видны! Хотя бы номер протер – менты ведь оштрафуют!

А вот эта тачка – какая красавица, но, пожалуй, слишком большая, для Димона, по крайней мере. Куда такая! Наверное, в ней сидит шкаф какой-нибудь – семь на восемь.

Но в огромном джипе за рулем сидела крохотная девушка, с тонюсенькой сигареткой в нежных пальчиках. Димон недавно видел рекламу в Сети: можно по номеру машины послать эсэмэску ее владельцу. То есть, сообщение посылаешь, конечно, владельцам этого сервиса, а они уже, наверное, пробивают по базе хозяина этой машины и пересылают сообщение ему.

Вот этой девушке с сигареткой он бы мог послать сейчас эсэмэску. Что бы он ей написал? Что-нибудь изящное. Вот это, например:

– Вы прекрасны, вы очаровательны, но слишком много курите. Давайте бросим вместе сегодня в пиццерии у метро в 19.00. Димон. Вот бы она удивилась!

Только, скорее всего, владелец машины – ее папа. Вот он как раз и есть шкаф семь на восемь. Димон представил себе этого папу-шкафа, как он сидит у себя в офисе, курит одну за одной и руководит своими подчиненными. И вдруг приходит эсэмеска от Димона: «Вы прекрасны, вы очаровательны, но слишком много курите….» Прикольно может получиться.

В наушниках теперь пела Bjork – Earth Intruders. От нее у Димона всегда шел холодок по коже, вставляло не по-детски! А родителям дал послушать – тем не понравилось. Им надо «Золотое кольцо», и, вообще, Радио-ретро, в основном.

Сам Димон не курил. Пробовал начинать, но отец отговорил. Разговор был мужской, но не в смысле угроз, ремней там всяких и прочее, а логичный и очень убедительный.

– Вот, давай зададим себе два вопроса, – начал отец, – всего два. Но ответить надо со всей честностью, себя не обманывать!

Первый вопрос: Правда ли, что курить не просто вредно, а смертельно вредно?

Димон пожал плечами, дескать, что тут скажешь? Вредно, конечно, никто не спорит.

– Нет, – настаивал отец, – тут самое главное слово – смертельно. От этого умирают и очень часто. Посмотри статистику смертности от рака и сердечных заболеваний, какая там доля курильщиков!

Еще представь блок сигарет, представил? Там 200 штук. Теперь представь, что ты все 200 сигарет поджег у нас в подъезде на первом этаже, и они все сгорели. Представил? Что будет?

– Много дыма будет, – засмеялся Димон.

– Много это сколько, – не отставал отец. – На последнем этаже руку свою увидишь в таком дыму?

– Нет, наверное, – неуверенно ответил Димон.

– Так вот за месяц весь этот дым с первого по пятый этаж, весь до последней молекулы, ты пропустишь через свои легкие. Согласен? Через свои собственные легкие.

И вся дрянь, которая в этом дыме была, вся она потом из легких с кровью разойдется по твоему телу: попадет не только в легкие, дойдет и в почки, и в кишки, и в мозг, и везде-везде. А дряни там – немеряно, особенно в нынешних сигаретах! И заметь еще, ты подвергаешь себя смертельной опасности совершенно добровольно. И бесплатно притом. Никто тебе молоко за вредность не дает. Даже сам платишь деньги за курево, и, кстати, немалые деньги!

Ну, ладно, – согласился Димон, пусть смертельно. А второй вопрос?

– А второй такой: правда ли, что курить – это такое несказанное, такое небесное, такое райское наслаждение, что ты готов забыть о своем ответе на первый вопрос? Я знаю, что есть примеры, когда затяжка дает человеку такой эффект: на войне, в тюрьме, в других невыносимых условиях. Там уже речь идет не о наслаждении, там, где нет ни человеческой еды, ни питья, ни сна, ни отдыха. Где риск загнуться стоит перед человеком ежедневно. Да, там, я мог бы согласиться, что человек забудет ради табака об ответе на первый вопрос. Но в нормальной жизни, разве это можно назвать наслаждением? Глупая, дурацкая привычка – не больше!