Медленно, но неуклонно наступал вечер, а с ним и холод. Дом итак плохо прогревался, а с выбитыми окнами я рисковала уже к утру стать весьма эффектной сосулькой.

Пришлось потратить полчаса времени на то, чтобы закрыть обнаруженной в хозяйстве фанерой выбитое на кухне окно, заткнуть щели тряпками и прислонить подушкой. Не идеально, но ладно.

А вот после я вышла на террасу, окинула взглядом фронт работ и метнулась в чулан за материалами. И вот тащу я, значит, охапку одеял, в зубах единственный обнаруженный в хозяйстве гвоздь, в душе тихо тлеет раздражение, как вдруг слышу с улицы донельзя ехидное:

— Холд приходит с работы,

Холд снимает боты,

Холд проходит в дом,

Холд глядит кругом.

— Был на соседку налет?

— Нет.

— К ней заходил бегемот?

— Нет.

— Просто пробегали там детские ножки,

Поиграли у тети немножко.

— Значит, это не обвал?

— Нет.

— Значит, слон не танцевал?

— Нет.

— Очень рад. Как оказалось,

Зря округа волновалась.

Да я чуть зажатый в зубах гвоздь не проглотила.

Бросила одеяла на пол, выплюнула злосчастный гвоздь и высунулась через выбитое оконце чуть ли не по пояс. Бригадир застыл на границе двух участков. Стильный деловой костюм смотрелся на нем отвратительно, словно с чужого плеча, а вот резиновые сапоги идеально вписывались в образ небритого строителя, каким он и был.

— Да вы талант, — язвительно заметила я, с прищуром глядя на бригадира.

— Да вы магнит для неприятностей, — не остался в долгу Холд, продолжая с интересом рассматривать несчастного петуха, стыдливо прячущего от курочек свой плешивый зад.

Сжав зубы, ибо ответить на выпад блондинчика было нечего, я вернулась в дом.

Да ну его. Только настроение портит.

Осмотрев раму с двух сторон, я решила, что будет проще зацепить одеяла за резьбу и финтифлюшки деревянных наличников фасада. Примерившись, выбросила через разбитое окно табурет, подхватила старенький молоток и оседлала подоконник. Осколки я уже сбила, когда сметала стекла веником, поэтому напороться на что-то острое не переживала, но все-таки напоролась.

Этим чем-то бритвенно-острым оказался взгляд соседа.

— Итара, у вас час вечерней гимнастики? — нахально уточнил он.

Представила, как очаровательно, должно быть, выглядит мой обтянутый домашними штанами зад в оконной раме, дала себе слово игнорировать стоящего над душой бригадира, отпустила руками подоконник и спрыгнула вниз.

— К слову, есть и другие способы поддерживать тело в форме, — продолжал делать замечания блондинчик. — Приседания, наклоны, махи, подтягивания…

Уж кто бы советы давал, господин «нет кубиков на животе».

Я резко обернулась.

— Наличие у вас права выражать свое мнение еще не обязывает меня слушать весь тот бред, что вы несете, поэтому извольте свалить в свой благоухающий грязными носками вагончик и не мешать девушке заниматься стройкой, — гордо выпалила я.

Точнее, планировала сделать это именно так — гордо, с уверенностью самодостаточной дамы, но, пока разворачивалась, наткнулась на табуретку и ушибла мизинчик. В результате выше озвученную фразу орала, с трудом сдерживая рвущиеся наружу слезы и боль.

Вышло даже лучше, чем планировалось, ибо Холд заткнулся.

Я гордо отвернулась, сделала глубокий вдох, беря себя в руки и… последовала совету бригадира. Сперва сделала приседание, чтобы поднять невесть как оказавшийся под окнами кусок проволоки, потом пришел черед наклонов за табуреткой, следом настало время махов и подтягиваний.

Там как вышло: я приставила гвоздь, примерилась для удара, замахнулась и… Что-то пошло не так. Если более конкретно, то вообще все пошло не так.

Стоило только отвести руку назад, как металлическая насадка молотка выскочила и усвистела в неизвестном направлении. Я так растерялась, глядя на зажатую в ладони потертую деревянную ручку, что покачнулась. Коварный табурет накренился, потерявшее опору тело начало стремиться к свободному падению, руки неожиданно вспомнили о повадках обезьянок. Испуганно взвизгнув, я вцепилась в деревянный наличник да так и повисла.

— Женщина, да что ж ты творишь, — раздался за спиной полный негодования рык.

Талию обвили сильные руки бригадира, после чего меня фактически оторвали от наличника и поставили на землю. Я так перепугалась, что, даже почувствовав под ногами землю, продолжала цепляться за пиджак Холда.

— Итара, ты самоубийца? — орал взбешенный спасатель. — Решила свернуть шею при свидетелях? Кто ставит стул на неустойчивую почву. Тут же везде ямы и неровности. Кто тебя учил…

За спиной блондина послушался угрожающий рык, свидетельствующий о том, что к нам приближается злой Рекс. Еще секунда, и карающие челюсти сомкнулись на деловых штанах бригадира в районе пятой точки.

Холд взвыл и только крепче сжал меня в объятьях.

Подозреваю, что это была попытка сломать мои ребра.

— Итара… — выдохнул блондинчик, но прозвучало это как заковыристое ругательство.

Ой, какие мы обидчивые.

Я выглянула из-за руки бригадира, чтобы оценить ущерб, и слегка офигела. Обхватив вражескую ногу лапами, мой храбрый котик сжимал челюстями брючину с упорством бультерьера, а взгляд…

Обычно так смотрят те, кто хочет крикнуть:

«Эй, уноси отсюда ноги. Я задержу этого двуногого».

— Ваш Рекс вцепился в мой зад, — заметил удивительно спокойный в сложившихся обстоятельствах Холд, а потом закусил нижнюю губу и мелко задрожал, что тот одинокий лист на осеннем ветру.

Я даже приосанилась. Красотка, довела взрослого мужика фактически до истерики.

— Вам показалось, — невозмутимо выдала я и сделала Рексу ментальное внушение:

«Фу, балбес. Немедленно выплюнь эту гадость. Мы же не знаем, где бригадир свой зад прислонял».

— Да нет, не показалось, — тем же ровным голосом заспорил блондин, продолжая слегка подрагивать, — я вполне отчетливо ощущаю зубы и когти.

— Ааа… так это, наверное, клопы.

Семиликий, что я несу?

— Клопы? — подумал о том же Холд.

Штаны затрещали по швам.

— Клопы, — торжественно подтвердила я, заглушая звук рвущейся ткани и продолжая негодующе смотреть на упрямо сжимающего челюсти восьмидесятикилограммового котика.

«Рекс, ты ведь совсем недавно сожрал приличный кусок мяса, так на фига портить зубы о жилистый филей бригадира? Пусти его. Пусти, мой хороший.» — молила я взглядом в то время, как язык продолжал нести чушь: