Урта с любопытством наблюдал за мной:

— Похоже, он расстроился, твой друг.

— Я сообщил ему, что до его дома очень далеко.

— Да, это может огорчить кого угодно, — буркнул Урта. — И насколько же далеко он от дома?

— Получается так, что ему туда не добраться никогда.

— По-моему, ты поступил опрометчиво, сказав ему это.

— Я так не считаю. Он провел в этом озере очень много времени, Урта. Ясон когда-то был моим лучшим другом. А однажды он помог мне в очень щекотливом деле. Ты бы мне не поверил, даже если бы я рассказал тебе эту историю.

— Я такое уже слыхивал, — с ухмылкой возразил Урта. — Обычно это значит, что ничего в этой истории нет необычного.

— Может, и нет. Я-то знаю, что вы, кельты, обожаете нелепые истории. Но он в самом деле помог мне. Ясон и я, мы связаны тесными узами. Ты, конечно, сможешь меня понять. Он отвратительно обращался со своей семьей, и жена очень жестоко ему отомстила.

При этих словах Урта вздрогнул.

— Все это осталось в прошлом. Но я весь год тащил своих коней через полмира, чтобы отыскать здесь Ясона и сообщить ему одну новость.

Урта тихонько посмеивался, поглядывая на меня:

— Да, странные у тебя друзья: утопленники на дне озера…

— Только один друг на дне озера. А сейчас, когда я нашел его, мне стало интересно, откуда взялось это неодолимое желание.

— Воскресить его из мертвых?

— Воскресить его из мертвых.

— Долг чести. Ты же сам сказал: узы.

— Или нечто использовало эти узы, чтобы использовать меня…

Урта рассмеялся и хлебнул из фляги.

— Этого я уже не понимаю. Надеюсь, другие твои истории понятнее. Конечно, нам нравятся нелепые истории. Но еще нам нравятся понятные истории. Можно я еще раз спрошу, далеко ли его дом.

Ниив раздражало, что она ничего не понимает, но я продолжал говорить на языке Урты. Я все-таки решился и рассказал Урте то же, что рассказал Ясону, заручившись, что он больше никому не скажет, даже если не поверит ни единому моему слову. Он слушал, никак не проявляя своих чувств. Потом отхлебнул еще вина и, раздумывая над услышанным, сказал:

— Семьсот лет? Я знаю долину, где растет дерево, которому столько же лет, оно все покрыто резьбой. Это священное место. Правда, дерево уже разваливается. У тебя, похоже, кора покрепче, если все, что ты говоришь, — правда.

— Я же сказал, что не вру.

— Я начинаю верить. Мой тебе совет: не говори всем подряд, сколько тебе лет. И про свои способности тоже лучше помалкивай. Возможно, Енааки на дне озера во дворце из дерева и костей ничем не интересуется, кроме внутренностей, но в лагерях на берегу есть много людей, которые знают, что можно сделать с таким умником, как ты.

— Я принимаю твой совет как знак дружбы.

— Да, ты прав. Дружба много значит. Тем более что я и сам могу придумать, что с тобой сделать. — Он ухмыльнулся во весь рот.

В палатку ворвался ледяной ветер — это Ясон вернулся в тепло. Он подошел к костру и присел, оглядывая Урту, Ниив и меня:

— Они знают?

— Я рассказал Урте. Могу рассказать и Ниив, но она балуется колдовством. Хочу сначала с ней поговорить.

— Расскажи ей, — попросил Ясон. — Ничего страшного она может нам понадобиться. Нам очень нужен друг в этих местах.

— Будь поосторожнее, — посоветовал я Ясону. — Ты сейчас находишься не в своем времени и очень далеко от своего мира.

Он поднялся на ноги и теперь возвышался надо мной, глаза его горели, но в них не было злобы, а были вызов и надежда. Он ответил просто:

— Мне все равно. О чем мне беспокоиться? Вспомни нашу молодость, вспомни, как мы помчались за золотым руном. Когда мы украли сокровище и похитили предсказательницу из Колхиды, удирали, спасаясь от преследователей, по морю, а потом по болотам, по незнакомым рекам, через ущелья и леса, земли, где обитали самые жуткие из кошмаров. Разве тогда мы не находились далеко от своего мира? Отвечай!

— Да, находились.

Он назвал Медею предсказательницей. Я подумал: сгорает ли он от желания узнать, что с ней случилось, или, напротив, отбрасывает все мысли о ней?

— Да! — продолжал он. — Мы полагались на свою сообразительность, Антиох, помнишь? А еще на наши мечи, наш корабль и нашу капризную богиню!

Он снова жив! Он шагал по палатке, энергичный, к нему вернулась былая стремительность и в движениях, и в мыслях.

— Мы и понятия не имели, где находимся и куда направляемся. Мы просто вели Арго против течения темных вод, тащили его по суше, когда это было необходимо, и все время надеялись, что продвигаемся к дому.

— Да, я помню.

— Я рад, что ты помнишь. А теперь послушай, что я скажу! — Он склонился надо мной и заговорил с пылом вновь обретшего веру: — Всю свою жизнь я считал, что мой мир — это мир, в котором живу я! Время для меня не имеет значения. Как не имеет значения и место. Я здесь! Теперь это мой мир, Антиох, новый, странный, еще не познанный. А еще я верю в дневной свет! А если верно то, что ты мне рассказал, значит, хотя бы один из моих сыновей тоже живет в этом мире! Я могу найти его. Это достойное испытание для меня, ради этого стоит жить. Можешь придумать лучший повод, чтобы стряхнуть лед, починить корабль и отправиться на юг к солнцу? Можешь?

— Лучшего повода не придумаешь, Ясон.

— Прекрасно! Замечательно!

Я поднялся, и он обнял меня:

— Мы сможем нанять гребцов прямо здесь и по пути на юг. Ложись спать, и пусть тебе снятся сны, Мерлин. Пусть сны будут хорошими. И я пойду спать. Когда мы проснемся, вытащим Арго на берег. И снова его оживим!

Невозможно забыть, как красив был Арго. Даже сейчас, когда он стоял на берегу, разрушающийся, неподвижный, опутанный водорослями, его изысканный корпус, изукрашенный цветными символами и изображениями богов и стихий родной земли Ясона, Греции, не мог не восхищать взор. Несмотря на поломанные ветви, которыми оброс корабль, его корпус, такой изящный от заостренной кормы до элегантно изогнутого носа, увенчанного женственной деревянной фигурой ясноглазой Геры, изумлял своей завершенностью. Казалось, что статуя трепещет, когда к ней прикасаешься, словно в ней еще теплится жизнь. Она лежала на твердой земле на подпорках, перевязанная веревками, и будто что-то шептала.

Да, она на самом деле просила, чтобы корабль починили. Чтобы починили хорошо. Чтобы подготовили к походу. Слишком долго он умирал.

Я боялся, что корабль погиб в этом острозубом Царстве Енааки, но сейчас, обходя Арго с факелом в руке, я убедился, что слабая искорка жизни еще тлела в нем, не погасла почти за тысячу лет.