еще были живы. Я прямо увидела во сне тот стол с выцветшей скатертью, расписанной блеклыми фиалками, заставленный тарелками с красиво разложенными простыми блюдами…

И папу с мамой за столом…

Вернее, их размытые образы, от которых исходили ощутимые, теплые лучи искренней любви…

А вот блюда на столе я видела отчетливо. Селедка под свекольной «шубой», корзинка с пухлыми пирожками и, конечно, сковорода со шкворчащим на ней блаженством, пахнущим далеким детством…

– Ты плачешь?

Я открыла глаза.

Иван.

В руках – сковорода, источающая запах моего сна. В глазах – искренняя озабоченность. Надо же, этот человек, оказывается, умеет переживать…

– Ничего страшного, – всхлипнула я. – Это просто сон из прошлого…

– Не нужно плакать о поезде, который ушел и уже никогда не вернется, – проговорил Иван, садясь рядом со мной на кровать. – Придет другой, ничем не хуже.

– В том поезде было хорошо, – вздохнула я, утирая слезы рукавом. – А придет ли другой – неизвестно.

– В крайнем случае по шпалам пойдем, – усмехнулся Иван уголком рта. – Нам не привыкать. Картошку будешь? Это, конечно, не кофе в постель, но кофе у нас закончился.

– Картошку в постель мне еще не приносили, – улыбнулась я. – Это ты типа так ухаживаешь?

– Ага, ухаживаю, – отозвался он. – За больной. Выздоровеешь – будешь сама готовить. Не умеешь – научу. Дело несложное, а в жизни по-любому пригодится.

Я не стала спорить, доказывать, что, если есть деньги, умение готовить, как и другие хозяйственные навыки, просто не нужны. Слишком уж одуряюще пахло детством содержимое сковороды, которую я поставила на подушку и принялась орудовать простой алюминиевой ложкой, постанывая от наслаждения.

Иван ушел, принес кружку с квасом, который тоже пришелся очень кстати. А когда я поняла, что набита вкуснятиной, как хот-дог сосиской, отвалилась от полупустой сковороды и искренне произнесла:

– Спасибо. Ты просто добрый волшебник, хотя, возможно, не знаешь об этом.

– Волшебство – это я могу, – усмехнулся он. – Например, разбудить спящую красавицу картошкой. Кстати, сковороду на подушку ставить было не обязательно, я доску принес, рядом положил.

– Ой, а я не заметила, – покраснела я, приподнимая сковороду, под которой на материи осталось черное пятно. – Теперь подушку на выброс?

– Разберемся, – хмыкнул Иван. – Поела – теперь спи, восстанавливайся.

– Думаю, я уже в норме, – сказала я. – Ничего не болит, только слабость немного. И скучновато уже. Может, хоть телефон мне в городе купишь?

Он посмотрел на меня как на дуру.

– Жить надоело?

– Нет, – честно призналась я. – Несколько дней назад жить не хотелось совсем, но сейчас я как-то передумала.

От его взгляда, жесткого, точно сталь пистолета, мне стало немного не по себе. Захотелось разрядить обстановку.

Мой взгляд упал на гитару, висящую на стене.

– Если б я умела играть и придумывать песни, я бы спела о том счастье, которого у меня никогда не было.

Иван проследил мой взгляд.

– Я знаю такую песню.

– Ты играешь?

– Немного.

– Спой для меня, пожалуйста. Хочу услышать эту песню.

Он замялся.

– Давно не держал в руках гитару. Не знаю, что получится.

Надо же. Оказывается, он умеет смущаться. Такое впечатление, что Иван, как средневековый рыцарь, надел на себя непробиваемую броню, под которой скрывается человек, умеющий тонко чувствовать.

И, возможно, даже любить…

– Пожалуйста…

– Ну, если ты действительно этого хочешь…

Он подошел к стене, бережно снял с нее инструмент. Потом сел в кресло, подстроил гитару и запел.

– Завтра снова я достану из шкафа

твой пыльник,

Снова соберу тебя я в дорогу.

Только смотри не забудь

свои крылья,

Видишь, я прошу не так уж и много…

У него был очень красивый голос. Сильный, глубокий, с истинно мужской хрипотцой, нисколько его не портящей – наоборот, дополняющей образ. Я прямо увидела картину, как мужчина, прошедший огонь, воду и ад на земле, помогает собраться в путь своей девушке, понимая, что больше никогда ее не увидит.

– Лети, взлетай, улетай,

         дотянись до неба

И с высоты разгляди,

         отыщи зону счастья,

Место, где встретимся мы, место где бы

Я уберег тебя от ненастья.

А не найдешь – тогда

         лети дальше,

Счастье в полете найди непременно.

А я подожду тебя,

         как и раньше,

Всю жизнь прождал, я дождусь, я сумею…

Любовь уходит от него, а он просто молчит. Слова, красивые, как эта песня, звучат в его душе, но он понимает: даже если выскажет их, все равно это ничего не изменит. Решение принято, мосты сожжены, и так, как раньше, уже никогда не будет. Он любит ее, искренне, всей душой, но иногда любить – это просто дать уйти. Открыть клетку и с грустью смотреть, как частичка твоей души улетает вместе с той, кто тебе дороже жизни…

Но ты не вернешься в край,

         где я не был,

Где мы друг друга не полюбили…

Каждая птица ищет

         свое небо,

Каждое небо ждет свои крылья…

Его голос внезапно стал сильнее, в нем появился надрыв, словно песня вскрыла что-то в окаменевшем сердце этого человека, и оттуда освободившейся птицей вырвалось то, что он так тщательно скрывал от самого себя…

– Каждая птица ищет

         чистое небо,

Каждое небо ждет свои крылья…

Песня закончилась.

Рука Ивана осторожно легла на струны, тихий звон которых смешался с грустной мелодией осеннего дождя, робко стучащегося в оконное стекло.

– Ты снова плачешь…

Я машинально провела пальцами по влажным щекам.

– Прости. Я не думала, что это будет так печально… И так лично… Это же твоя песня?

– Да. Сочинил однажды под настроение. Она часть моей жизни, которую не стоило доставать из прошлого.

– Это была твоя девушка, верно? Которую ты отпустил, чтобы она нашла свою зону счастья?

– Неважно.

Призрачный огонек, проглянувший было сквозь ледяные доспехи, исчез. Передо мной снова был человек из камня, с глазами спокойными и бездонными, словно омут лесного озера.

– Спи дальше, – сказал он, поднимаясь с кресла и вешая гитару обратно на стену. – Тебе нужно много спать. А я пойду приберусь в кухне.

И ушел, оставив на вешалке свою куртку. До этого он всегда носил ее с собой, даже укрывался ею, когда спал на диване. Но, видимо, песня из прошлого все же несколько вывела его из равновесия…

Сейчас мне было точно не до сна. Песня и меня растревожила, вытащила на поверхность мысль, что я теперь тоже как птица в клетке, которой слишком многое нельзя.

И следом пришло возмущение.

Да кто он такой, в самом деле, чтобы устанавливать правила моей жизни?! Еще немного, и я сойду с ума в этом скворечнике посреди леса!

Я тихонько встала с кровати, подошла к куртке Ивана, запустила руку в карман…

Телефон!

Вытащила…

Модель старая, минимум лет десять этому динозавру. Но – не заблокирован! Отлично!

Трудно описать, что чувствует девушка, круглосуточно живущая последние годы с телефоном в обнимку и вдруг лишившаяся его. Если повезет, первое время образовавшийся вакуум