Смотрящего на меня глазами своими невероятными, отчего-то темнеющими стремительно. Да, я подглядывала и это было незабываемо: взгляд его неповторимый и завораживающий, улыбка эта волшебная, ни на чью не похожая.

И трепетные движения пальцев, разносящие по несчастной сизости моей кожи прохладную мазь. Прикосновения вспыхнули где-то под грудью, чуть ниже, скользнули еще ниже к бедру.

А потом... горячие губы нежным, влажным пленом накрыли кончик груди, и меня вдруг пронзило, так ярко и остро, словно электро ударом.

— Что ты… Ах! — и голос не мой, сиплый шепот и вздох.

Вторая мужская рука не осталась без дела. Медленно стягивала с меня целомудренную простыню, изучала открывшиеся ей просторы.

— Мы кое-что не доделали. Разве можно бросать начатое на полпути, как считаешь?

— Я … я же не предохраняюсь, ты сам сказал, что…

— Мышка-трусишка. Я пересмотрел нашу с тобой переписку и нашел менструальный твой календарь. У тебя безопасные дни. А обещала не врать, между прочим. Люсь... чего ты боишься теперь? Это же я. Я, понимаешь?

Он. И я. Минуты назад давшая твердое слово себе жить днем сегодняшним. И да, — снова трусившая отчаянно. Близость с мужчиной, неизбежно накатывается на меня как лавина, снова манит и пугает.

Для таких, как я, ничего хорошего в этом процессе не могло быть и не было.

Мой бывший… как его там. Как бы муж, ничего не мог с этим поделать. Интимная сторона жизни, то есть, секс, мне был не нужен. Смирялась, терпела, скрипела зубами, мысленно проклиная всех озабоченных мужиков и считала минуты “любви”. Мой первый мужчина не угоманивался, и несколько раз на неделю пытался добиться хоть какой-то взаимности. Я честно пыталась, а потом просто смирилась, считая ромбики на обоях и подавляя зевоту. Ну, фригидна, ну что тут поделать. Каждому как бы свое. Наверное, нужно было освоить науку притворства, знакомую каждой жене. Но я и женой не была. Так, сожительница и “гражданка”, ведь “нам это было не нужно”. Ну да. Когда мы расходились, я даже и не возражала в ответ на его горькие упреки. Недотепа убогая, недоделанная. Принесла ему лишь огорчения (правда, еще кучу научных работ написала, но все это мелочи).

Зачем мне сейчас эти мысли и эти эмоции? Почему вдруг догнали, накрыли?

Я сжалась опять, все вспоминая и заново переживая. А Кот меня сразу же понял, вдруг замерев. Притянул осторожно к себе, прошептал:

— Можно, я просто тебя поласкаю? Это не страшно, всегда есть возможность сбежать и почти не раскаиваться.

— Да. Тебе. Можно все. Понимаешь? — сказала и замерла. Все.

И он тоже замер, Широко мне улыбаясь, как будто ему только что сообщили о выигрыше огромном, или наследстве. На худой конец, сделали генералом.

— Я же воспользуюсь, Люсь. Вероломно. И уложу тебя спать.

— Это жестоко, помилуй. Только не это, пощады прошу.

Мы захихикали с ним, словно дети. Два натуральных придурка, которые даже не могут нормально заняться любовью. Хотя оба очень друг друга хотим.

А я вдруг поняла, ощутила: его сейчас тоже что-то удерживает. Борется все это время Кот не только со мной, но и с собою самим. И не смогла промолчать (как обычно).

— Марк. А что тебя гложет? Только не вздумай отмалчиваться. Я обижусь и надену свои мокрые трусы, так и знай.

Он откинулся на спину, позволяя мне рассмотреть и роскошное тело, и всю степень своего возбуждения, уже просто звенящую, тихо вздохнул, привлекая меня к себе под теплый бок, укложил голову на плечо.

— Я… уф. Солнышко, видишь ли… У меня куча тайн, которые могут тебе не понравиться. Тайны вообще та еще жуть. А я натуральное их средоточие.

— Серийный убийца, растлитель подростков, тайный алкоголик, явный наркоман, неплательщик алиментов, многоженец, гомосексуа… а нет, это точно мимо, сатанист, суицидник, игрок, враг народа и растратчик казны?

Кот изумленно на меня посмотрел.

— Вообще нет. И не женат даже. Уже. Или еще.

— Остальное мне все уже нравится. Кот. А давай поиграем в игру.

Его рука снова отправилась меня гладить. Ну, нет, дорогуша. Меня не собьешь. Поймала. Вернула на место.

— Шахматы на раздевание?

— Нет. В “живем одним днем и ни о чем больше не думаем”. Только ты я и эта вся ночь.

Он усмехнулся, шумно нюхая мои волосы, руку свою у меня отобрал и возобновил свою пытку.

— Вообще-то, это должен был сказать я. А ты просто обязана была для вида немножечко сопротивляться. Вечно ты путаешь роли, какой неразумный мышонок. Но если серьезно…

Он развернулся лицом, снова глядя в глаза. Словно найти в них хотел правильные ответы на самые сложные свои вопросы.

— Я слушаю, и конспектирую. Мысленно.

— Люсь, проблема в том, что я не могу рассказать тебе ничего. Это как вести за собой человека в очень опасный маршрут, завязав ему прежде глаза. Я рискую сейчас втянуть тебя в… очень запутанную историю. Конца которой не знаю. Начала не помнит никто. И отказаться сам от тебя уже не могу, и смертельно боюсь, что ты этого мне не простишь. Останови меня.

Он говорил очень тихо, все еще меня нежно поглаживая, а я… думала.

Пойдя за ним, что я теряю? Серую жизнь, старые горести и обиды, сочувствующих друзей родителей? Работу до обмороков, нелюбимую и бесконечную? А если я откажусь сейчас, ведомая страхом и осторожностью, я потеряю его. Судя по тону и голосу Марка, сомневаться в этом не приходилось. Он послушно уйдет, побоясь мной рискнуть. Скорее всего, и из нашего вирта. После этой ночи остаться просто друзьями мы уже точно не сможем. Это будет жестокой пыткой для меня. Для нас двоих.

— Я выбираю тебя. И не спрашивай почему, сам все знаешь.

Долгий взгляд, пальцы на щеке, вытирающие вдруг проступившую влагу.

— А плачешь зачем? Ты очень красивая, я все никак не налюбуюсь. Не могу надышаться тобой.

— Представила на секунду свой мир без тебя. Не понравилось. Сегодня у нас ночь сомнений?

Поцелуй был мне ответом. Настоящий, глубокий, всепоглощающий. И руки. И весь он, вдруг позволивший себе совершенно расслабиться, двигаться гибко, сильно и быстро.

Натурально мурлыкая, Кот терся о меня всем своим естеством, заставляя себе отвечать, все смелей погружаясь в эту бездну нежности и удовольствия. Я и не думала, что все мое тело, даже руки и ноги могут стать сплошной зоной чувственности и откровений. Поцелуи тянулись дорожками,