Тьфу! Я взглянула на зажатый в кулаке нож и тоже расхохоталась, вспомнив, как набросилась на несчастного: злая, растрепанная, с шальными глазами и здоровенным тролльим тесаком в руке. Продолжая давиться смехом, я разрезала веревку и, сняв парусину, полезла в сундук, но там меня ждало новое разочарование. Половину ящика занимали книги по теории построения узоров, пентаграмм и печатей в различных видах магического ремесла. А теорию начертательной магии я ненавидела ещё со школы. Обладая врожденным чутьем и абсолютным глазомером, я в упор не понимала научную основу.

— «Беда мне с твоими способностями», — ворчал Учитель, тщетно пытаясь вдолбить в мою голову формулы построения на плоскости. А я валила контрольную за контрольной, предпочитая чертить на глаз и не заморачиваться теоретическими выкладками. Магистр Никол вздыхал, ставил за рисунки пятерку, а за теорию кол и продолжал заниматься неблагодарным делом вколачивания знаний в нерадивую голову. В итоге к концу обучения я наскребла на твердый трояк, но учитель из жалости поставил четверку, чтоб диплом не портить.

Подтащив короб к стеллажу, я расставляла книги, напевая под нос что-то про чудесный пень, на котором хорошо сидеть в чудесный день. Полки недовольно поскрипывали, когда на них опускался очередной тяжелый том, а в углу одной из них обнаружилась деревянная труха. Эх, говорила же, что древоточец в лавке завелся, а Врочек не верил!

Скоро мне стало все равно, что отпечаталось на хрустящих страницах — теория начертательной магии или опусы об эльфийской любви. Главное, это были книги! Такие похожие и такие разные одновременно. Каждая со своей историей и со своей судьбой. И вместе с ними я творила, создавая на стеллаже отдельный мирок.

Закончив, я отступила на шаг, окинула взглядом дело рук своих и звонко чихнула. Передние ножки стеллажа с хрустом подломились, полки хрупнули и вся гигантская махина резко накренилась, а на меня градом посыпались книги. Если бы верхние крепления не выдержали, то стеллаж стал бы моим надгробием, а так, слава богиням, пронесло. Под охи и ахи Анисии, я села посреди груды книг, словно наседка посреди гнезда. Медный уголок одного из томов уже на излете рассек мне бровь, и по лицу тонкой струйкой стекала кровь. А на голове домиком лежал учебник по той самой ненавистной начертательной магии. Тьфу! И что мне теперь делать, спрашивается?! Я, постанывая, выбралась из книжного кургана. Ася причитала надо мной, понося нерадивого Врочека на чем свет стоит. Однако с беспорядком нужно было что-то делать. Не бросать же книги посреди лавки. Они ведь и отсыреть могут. Посему я уняла кровь и перенесла пострадавшие тома на стол.

Вот так, туда-сюда — и день прошел. А впереди ещё вечер... Весьма многообещающий, хм...

Ася, услышав о предложении Дельки, буквально воспарила к вершинам, крича из-под потолка, что такой шанс нельзя упускать.

— Душа моя, да в своём ли ты уме — отказываться от контракта из-за этого никчемного пустоболта Вилька! — будто демон искуситель, вынырнула она у меня из-за спины. — Ты должна показать этой, да простят меня Пресветлые, писательнице лучшее из лучшего! Такой шанс выпадает раз в жизни, и никакой разбалтай Вильк не должен тебе помешать. Пообещай мне, что сегодня же вернёшь рисунок. Ты знаешь, я с тобой всеми фибрами души.

— Угу, потому что больше нечем, — пробормотала я себе под нос.

Если мне удастся пережить этот вечер, то можно смело записывать себя в когорту героев. Место в городских легендах мне обеспечено. А что? Сказ о доблестной девице Алане и злокозненном болтуне, тьфу, колдуне Бальтазаре — звучит!

Нервно посмеиваясь, я отправилась запирать лавку.

Из личных записок Бальтазара Вилька, мага-припоя Ночной стражи

День проскакал мимо, будто дикий жеребец. Меня даже «укачало» от безумной скачки. Чтобы прийти в себя и проветриться, я пошёл домой пешком. Попинал тростью жёлтые листья на набережной, посмотрел на зажигающиеся фонари, вдыхая особый воздух, наполненный неповторимыми запахами поздней осени. К дому подошёл затемно. Скинул в прихожей туфли и плащ.

— Расставь всё по местам, — приказал вечно недовольному Проньке и, поднявшись на кухню, набил трубку.

Притулившись за небольшим столом, я хмуро уставился на полки. Старинные дверцы давно повело от пара и жары. Они рассохлись и дерзко скрипели несмазанными петлями. Печь так заросла копотью, будто её топили по-черному. Стулья стояли друг на друге в углу, стыдливо прикрывшись скатертью. Времена, когда я принимал гостей, давно канули в лету, и домовой бессовестно расслабился. Хорошо, хоть посуду мыл. Конечно, у него и тут работы было немного. С моими скромными пристрастиями в еде и единственным видом дозволенного питья на кухне ему задерживаться не приходилось.

— Пронька! — взвыл я, потирая ушибленный затылок.

Мерзкий домовой затеял нежданную уборку, и леветируя деревянную меленку с полки на стол, заехал мне по голове.

— Будешь разоряться, кикиморе скормлю! — пригрозил я.

— Да, больно надо, — обиделся домовой из-под веника.

— Больно, но надо, — машинально ответил я.

— Вот передохнет, ваше благородие, кусючая геранька на подоконнике от дыму ядучего, тогда уж сами не разоряйтесь. Откачивать её, привередницу, и пестики промывать не буду!

Я огляделся. Кухня действительно утонула в дыму. Пришлось встать, распахнуть окно и впустить свежий воздух. Три куста мухоловок, которые Пронька упорно обзывал кусючей геранькой, зябко затрепетали листьями, а темно-красные цветы, в чьих плотно сомкнутых лепестках прятались острые зубья и длинные липкие языки, развернулись к улице. Я невольно вспомнил визит утренней гостьи и цветок. Он изумительно ей шел, небрежно запутавшись в мягких, но густых, светлых волосах. Видимо, не зря Врочек хвалил её таланты. Даже после бессонной ночи я не перепутаю настоящий цветок с материализовавшейся иллюзией. Вряд ли кто-то подарил его в ту раннюю пору по дороге к моему дому. Скорее выдернула из сновидений и оставила на память. Я вздохнул. Сама-то небось выспалась, а от меня Сняву отвадила. Чего я об этом вообще вспомнил? Да, точно, надо переговорить с Францем. Если она владеет даром материализации сновидений, её стоит держать подальше от моего трактата. Мало ли, что ещё способна учудить эта девица.

Я вытряхнул трубку и потёр правую ногу.

А я всё думал, где видел её раньше? Шесть лет прошло, не сразу признал. Невольная причина половины моих несчастий. Не зря пытался её забыть