преградил ему дорогу. По логике эльфийских романов, полагалось узреть могучую грудь, рельефный пресс и подобные колоннам ноги, додумать нефритовую плодоножку под полотенцем и благовоспитанно хлопнуться в обморок, но образование губит в женщине нравственность. За время обучения я повидала сотню таких героев, без полотенец и даже фиговых листков. Поэтому уставилась на него с чисто художественным интересом. Для героя худоват — сплошные жилы да кости. Какая там могучая грудь... Пресс, правда, наличествовал. Но ноги больше напоминали две кривые палки с кудрявой корой. Да ещё и правое бедро уродовали рваные шрамы. Богини пресветлые, и вот этого я боялась?! Мышь из ящика была грознее! Он дёрнул мокрой головой, так что полетели клочья мыльной пены, я не выдержала и расхохоталась. Правду говорят, если чего-то боишься — смейся страху в лицо, и он уползет, поджав хвост. Я хохотала и не могла остановиться.

— Какого лешего вы ржете, словно лошадь на выгоне?! — раздраженно прорычал Вильк. — И что вы, куць вас задери, делаете в моем доме?

Я честно попыталась ответить, но изо рта вылетел лишь невнятный всхлип, и меня одолел новый приступ смеха, ибо мокрая мышь в гневе, это уже чересчур. А, как говорится, в гневе вы смешны, то есть страшны, в смысле испугалась бы, если б так смешно не было.

Разъярённый Вильк, поняв, что ничего от меня не добьется, попросту схватил за локоть, выволок в коридор, а после выставил на улицу.

— Завтра придёте в чувство, жду от вас объяснений. Ясно?

Он даже не стал ждать ответа, а я успокоилась ещё нескоро и всю дорогу домой глупо хихикала, привлекая внимание припозднившихся прохожих. Перед глазами все ещё стоял герой в полотенце, а воображение подкидывало всё новые варианты развития событий.

Из личных записок Бальтазара Вилька, мага-припоя Ночной стражи

Я был вне себя от гнева! Нет, совсем не оттого, что меня увидели в чем мать родила, и не оттого, что я при этом выглядел, как дурак. А ведь наверняка выглядел. Ну-ка припомни, друг Бальтазар, когда над тобой в последний раз девушка смеялась? Но все это лирика. Я был вне себя от гнева потому, что в мой дом проникли, а я узнал об этом в последнюю очередь. Ловчие заклятия не сработали. Хотя, чему я удивляюсь? В последнее время я домой только спать приходил, совершенно забросив свое жилище на произвол судьбы. Охранные чары износились, ослабли — и вот результат. А домовой бестолковейше проморгал незваную гостью. И зачем я только держу в доме это мохнатое недоразумение?

— Пронька! Куда ты залез, чудище лопоухое?! — прорычал я, тщетно пытаясь найти пару от носка.

Домовой сердито сопел где-то за печкой.

— Где брат-близнец этого носка?

— А его моль пожрала, Бальтазарушка, — злорадно донеслось из-за печки. — Ты их почаще в кабинете оставляй, она все твои носки слопает!

— Я, что, носки в кабинете запер?

— Да, ты, Бальтазарушка, давно в облаках летаешь. Так что, ничего удивительного.

Я пожал плечами. Если честно, в последнее время я предпочитал работать на кухне, ибо в кабинете царил жуткий бардак, а прибраться у меня все руки не доходили. Проньку же я туда не пускал именно из-за охранных чар (будь они неладны), направленных на нечисть. Я сменил гнев на милость.

— Ладно... Пронь, приберись в кабинете. Там все равно охранка поломана. Только бумаги никакие не выкидывай.

— Вот всегда так: Пронька то, Пронька это... Нет, чтоб молочка налить или сметанки, — недовольно бухтел домовой, вылезая из-за печки. — Как девке этой белобрысой, так канхветы посылаешь... а она опосля в дом без спросу лезет!

Но я уже не слушал его. Сделает, никуда не денется. А мне пора в управление.

— «Твоя щепетильность тебя когда-нибудь погубит, друг Бальтазар», — мрачно думал я.

Увы, отношусь к тому типу людей, которые спешат даже на собственную казнь, боясь опоздать к назначенному времени. Ведь знаю же, что ничего хорошего меня сегодня на рабочем месте не ждет, но стремлюсь туда с завидным упорством

[1] Жовтень – название второго месяца осени в Растии

[2] Левк — золотая монета в Растии. Один левк — двадцать растов (серебряная монета). Один раст — двадцать мелек (медная монета).

[3] Анагорский хурмяк - забавные маленькие грызуны, которых в Анагоре (горное государство на северо-востоке Радужного хребта) разводят ради длинной волнистой шерсти.

[4]Мастихин представляет собой специальный инструмент для рисования и выглядит как лопатка или шпатель из легко гнущейся тонкой стали

Глава 4 в которой происходит первое столкновение интересов

Из личных записок Бальтазара Вилька, мага-припоя Ночной стражи

Черные камни брусчатки на кривых улочках старого города влажно поблескивали в свете фонарей. В воздухе висела противная туманная морось, пригнанная ветром со стороны Болотного края. В те редкие моменты, когда «мерзавец» не дул с залива, всегда приносил туман, гнилостный дух и лихорадку с болот, и эта дрянь оседала у нас, не долетая каких-то пятидесяти верст до Сабрии.

Я зябко поморщился и опустил трость на мостовую. Покалеченная нога раздражающе ныла, как капризный ребенок, которому не купили сластей. Взять что ли повозку? Но проклятая погода распугала редких извозчиков. Они почему-то не выстраиваются у моего дома в очереди.

Воздух дрожал от дыхания холода. Не приведи богини, к завтрашнему утру морось на камнях замёрзнет ледяной коркой. Будет похуже ярмарочных горок на дешевых аттракционах. А уж с моей ногой поход домой и вовсе превратится в затяжную пытку. Идти сейчас в управление совсем не хочется. Подозреваю, что капитан Брац не упустит момента вытереть об меня ноги.

До управления Ночной стражи я добрался насквозь отсыревшим и в три раза злее любой нежити. Унылая рожа застрявшего у дверей Марека радости не прибавила. Даже его рыжие вихры, вечно торчащие, как им заблагорассудится, отсырели и обвисли, превратив его в домового-утопленника.

— У нас дело отобрали, — вместо приветствия с надрывом сообщил он, передергивая худыми плечами. — Говорят, что мы не-ком-пе-тент-ны, — четко по слогам произнес он новое слово.

Меня же будто из ведра окатили. Как отобрали? Почему? А Казик? Он что, зря голову сложил? Брац хоть и тупой карьерист, но даже он понимает, что