Придержите язык — послышался за спиной знакомый, жёсткий голос.

Анка повернулась и напоролась на стоящего позади Эпштейна.

— Так вы и есть тот самый…

— Аарон Цукерберг — ответил Гиора — ваш пассажир. Ведите.

* * *

«Мимоза» шла в гиперпространстве. Рек сидел за пультом управления, На-Ла ковырялась в компьютере, Серый с Шим-Пангом откровенно бездельничали и только бедной Анке продолжали выпадать шипы да тернии. В помещении кают-компании, злой Гиора Эпштейн отчитывал бравую спецназовку, как провинившуюся школьницу.

— Гордыня, штабс-капитан, гордыня, вот она мать всех ошибок. Вы слишком много о себе возомнили.

— Никогда в себе такого не замечала! — огрызнулась Анка, — А иметь гордость не так уж и плохо.

— Гордость — да. — ответил Гиора, — Но избыток данного качества перерастает в гордыню, а это уже опасно. Человек, ослеплённый гордыней, начинает относиться к другим с пренебрежением, начинает недооценивать как своих союзников, так и врагов. Впрочем, этим страдают почти все ваши сослуживцы. Включая вашего командира. Особенно это проявилось во время вашей операции на Гамме-249. Вы привыкли считать себя самыми крутыми, недооценили спецназ врага, и стоило полковнику Азелю пожелать — вы все остались бы там.

— Но откуда вы знаете… — Анка была шокирована, — Вы ведь всего лишь…

— Тыловик. — закончил за неё Гиора, — Гордыня Анна, мешает думать и делать выводы, так как тянет за собой предвзятость. Я знаю о каждом из вас больше, чем вы сами.

Вдруг Анка засмеялась, резко, весело. Гиора посмотрел на неё и тоже засмеялся.

— Да, прокололся — сказал Гиора смеясь.

— И сколько лет вы уже среди «всезнаек»?

— Много будете знать, штабс-капитан, — скоро состаритесь — ответил Гиора резко вернув жёсткий тон.

* * *

— Скажите, Цукерберг, а что у вас общего с Первым Помощником Вождя Гаммы-249? — спросил Рек, едва Гиора появился в кают-компании «Мимозы».

— А я обязан отвечать на Ваши вопросы? — ледяным тоном осведомился Гиора, он же Аарон.

— Вы меня извините, но Цукерберг из Вас…

— А я-таки не похож на Цукерберга? — в голосе Гиоры просквозил ледяной сарказм.

«На Гиору Эпштейна по прозвищу Маляр ты похож!» — раздражённо подумала присутствовавшая при разговоре Анка, но вслух этого не сказала, а спросила не в меру любопытного Река:

— А тебя кто за язык тянет? Ты тоже здесь под псевдонимом. И вообще — меньше знаешь — крепче спишь. И дольше живёшь, что характерно. Извините, господин Цукерберг. Мы тут все на нервах.

— У всех нервы, милая барышня. — едко отозвался Гиора.

— Скажите, а Вы еврей? — встряла На-Ла, которую вот никто точно за язык не тянул. Анка смерила её испепеляющим взглядом, от которого не только На-Ле, но и Реку с Шим-Пангом захотелось спрятаться куда-нибудь подальше. А ещё лучше — выйти в открытый космос и раствориться в нём без остатка.

— А что — не видно? — так же едко спросил Гиора.

«Боженька миленький, куда я попала⁈» — мысленно возопила Анка и тут же себя одёрнула: «А чего ты ожидала, милая? Должна была бы знать — с кем дело имеешь!»

— Нет, не видно! — честно ответила На-Ла, имевшая весьма смутное представление о Земле и народах, её населяющих, — А почему Вы — еврей? — не отставала она.

— А почему ты такая дура беспробудная? — в кают-компанию вторгся Серый, как всегда весь в фенечках, бусах, растаманских косичках и ещё чёрт-те-в-чём. Анка посмотрела на него благодарно-недоумённо. Серый озвучил её вопрос. В кают-компании тем временем повисла неловкая пауза.

— Тебя в детстве пороть не пробовали? — продолжал Серый, — Говорят — помогает.

На-Ла захлопала глазами, готовая зареветь.

— Вот и займись воспитанием. — сказала Анка Серому, — Её ведь когда Папа Карло воспитывал, а когда никто, как наш Комбриг выражается.

— Я⁈ — удивился Серый.

— Ну, я бы тоже могла. Но у меня и без этого башка трещит. — сварливо ответила Анка.

— А я помогу! — с готовностью откликнулся Шим-Панг.

Рек махнул рукой и позорно бежал, бросив астронавигатора на произвол и растерзание.

«Пришла беда — отворяй ворота!» — вот как это называется.

— Что у вас опять произошло? Облом подкрался незаметно, но виден был издалека? — едко спросил Аарон-Гиора.

Анка, вкратце, не вдаваясь в подробности, поведала ему свою печальную историю.

— Тело, говоришь, нашлось? — в голосе Эпштейна теперь чувствовался живейший интерес.

— Да. Его в сопло нашего корабля засунули. По иронии судьбы. Или не по иронии. А вот усекновенная головушка — увы! И наше начальство жаждет, чтобы мы нашли не только усекновенную головушку, но и ту Иродиаду, или Саломею, коей оная головушка понадобилась. Вместе с содержимым головушки.

— Взглянуть можно?

— Да, пожалуйста!

Увидев покойного, Гиора помрачнел, снял очки, вытер их и снова надел. Взглянул на Анку так, что у той в желудке заклубился неприятный холодок.

— Может, и к лучшему, что он мёртв. — сказал Эпштейн.

— Вы его знали?

— Знал людей, на которых он работал.

— Вот как?

— И лучше бы тебе было их не знать.

— Поздняк метаться. Мы уже в заднице по самое не могу.

— Согласен.

— И что теперь?

— Вещи его где?

— В моей каюте. Посмотреть желаете?

В каюте Гиора деловито принялся рыться в вещах покойного.

— О человеке, милая барышня, можно многое сказать по его вещам. Банально, но вещи — самые словоохотливые собеседники.

— Вы когда-нибудь занимались расследованиями? Кстати, у него в визитнице ваша карточка.

— Никогда. Я — военный, а не детектив. А насчёт карточки… Можно на этот вопрос не отвечать? Пока. — сухо отозвался Гиора, — И что Вы могли бы сказать о человеке, глядя на его вещи?

— Платили ему хорошо. Шмотки не дешёвые.

— Мнемоникам вообще хорошо платят. Но век у них короткий. Хороший мнемоник может продержаться… Ну — лет десять, максимум. А потом мозги буквально сгорают. На эту работу с превеликой охотой берут молодых. — кивнул Гиора.

— Багаевскому было 28 лет. По документам. Но выглядел он лет на десять старше. — заметила Анка.

— Вот видите!

Гиора отодвинул бумажник и визитницу, и сел на диван.

— Путешествовал он налегке. — произнёс Эпштейн утвердительно.

— Наверняка он останавливается в одних и тех же гостиницах и летает рейсами