его разложение. Поэтому проведём награждение здесь, прямо в палатах.

– А как же запах? – удивляется он.

– Знаете ли, в королевских казематах тоже не благовониями пахнет, – бросает она. – Расположение палат не изменилось?

Мужчина кивает с открытым ртом, но тут же его закрывает. Он явно выглядит ошарашенным.

– И вы? – он смотрит прямо на меня.

– И я, – отвечаю так, как был задан вопрос.

Я так и не поняла, что он хотел узнать. Баронесса Тика направляется дальше по коридору, и мне приходится проследовать за ней, чтобы не потерять её.

И вот мы заходим в первую палату. Десять коек. Никаких ширм. Окна завешаны тёмными шторами. Большинство пациентов лежит, кое-кто сидит на постели соседей. При нашем появлении больные замолкают.

Баронесса объявляет о цели своего визита. Пациенты, здесь находятся только мужчины, тут же встают и выпрямляются. Некоторых шатает, однако никто не присаживается, пока леди Никалина раскрывает королевский указ и громко зачитывает его.

Дальше она шокирует не только меня, но и самих больных. Она снимает перчатки и голыми руками прикрепляет орден к больничной одежде первого, кому зачитывала приказ, и после крепко пожимает ему руку.

Когда баронесса Тика делает это впервые, в палате повисает тишина. Когда она отходит к следующему и зачитывает персонально ему указ, я замечаю, как у первого на глазах блестят слёзы. Это уже пожилой мужчина. Седина давно выбелила его волосы.

Я вспоминаю бал, нападение долинников и взрыв. Помню тех пятерых. Их сосредоточенные лица, исполненные решимости. Неужели их ожидала такая же судьба? И князя тоже?

Повинуясь душевному порыву, я подхожу и опускаюсь в реверансе перед первым награждённым. Кажется, мой поступок удивляет его не меньше, чем действия леди Никалины. Однако он быстро приходит в себя и подаёт мне руку. Правда, мужчина тут же понимает, что сделал, и хочет убрать ладонь, но я с улыбкой берусь за неё.

С огромным трудом мне удаётся удержать губы растянутыми. На ощупь кожа больного похожа на ту субстанцию, которую приходится вычищать из забившегося сифона. И необычная температура тела. Я держусь за его ладонь и чувствую жар и холод одновременно.

Как такое возможно?

Наверное, что-то отражается на моём лице, потому что мужчина вынимает руку сам и хрипит:

– Простите, я не должен был вас касаться.

В этот момент в его глазах замечаю застарелую боль, которую не скрыть ничем. Баронесса кидает на меня укоряющий взгляд. Я и сама понимаю, что дала промаха, не справившись со своими эмоциями.

– Его высокопревосходительство будет ругаться, но я это скажу, – я улыбаюсь ему и всем остальным больным. – В моём мире люди обнимают тех, кого хотят поддержать. И, – тут я заговорщицки подмигиваю, – когда ещё доведётся обнять иномирянку?

И чтобы слова не разнились с делом, я обнимаю мужчину:

– Поздравляю с наградой!

Меня обнимают осторожно в ответ, но потом мужчина утыкается лицом в моё плечо. Его тело сотрясает дрожь. Спустя пару мгновений я понимаю, что его душат рыдания.

Оглядываюсь на баронессу и других больных. Её милость смотрит на меня с настороженной благодарностью. Пациенты глядят на меня со слезами и благодарностью.

Почему они так реагируют?

К сожалению, не могу спросить вслух.

Не брезгуя, я обнимаю и поздравляю каждого. Уже не было такой яркой реакции, как у первого больного, но мужчины едва сдерживают переполнявшие их эмоции.

Это происходит в каждой палате. Особенно остро чувствуется безысходность в женских палатах. Мужчины обычно не заморачиваются насчёт своего внешнего вида, а вот женщины…

В их палатах к тошнотворному запаху добавляются ароматы духов. Только они не борются, а усугубляют приторный смрад. Даже местная косметика не может скрыть необратимые изменения с их телом. Особенно с лицом. Средства для макияжа есть не у всех. Баночки и скляночки присутствуют у тех, у кого ещё теплится надежда в глазах. У тех, у кого её не осталось, нет ничего, кроме больничной робы.

Я не представляю, сколько боли испытывают женщины, особенно пара девушек, при виде нас с баронессой. В отличие от них, у нас цветущий облик, красивые платья и причёски. Но никто из больных нас ни разу не упрекнул в этом.

– Ваша милость, – окликает пациентка баронессу. – Леди Томилу унесли наверх ещё месяц назад.

– Благодарю за информацию, – голос леди Никалины дрожит.

Выйдя из палаты, баронесса подбирает юбки и бегом несётся к лестнице. Когда я поднимаюсь следом за ней, вижу, что она стоит перед дверью и тяжело дышит. К ней подлетает фиолетовая сфера.

– Хотя бы здесь проявите сострадание и человечность. Не снимайте, – сердито выпаливает баронесса Тика и решительно толкает дверь.

Я прохожу следом за ней. Фиолетовая сфера остаётся висеть в коридоре.

– Томи, – зовёт участница больную, лежащую на кровати.

– Калина, – это не голос, это хрип.

– Ещё не расползлась? – слёзы, текущие по щекам леди Никалины, противоречат тональности её вопросу.

Баронесса Тика опускается на колени перед лежачей и берёт её опухшую, словно желе, руку. Угадать хоть какие-то черты лица невозможно. Они потеряли чёткость.

– Если задержишься, то станешь свидетелем, – хрипит женщина.

Повисает удушающее молчание.

– Тебя ведь никто из родных не навещал, да?

В ответ на вопрос леди Никалины звучит лишь тишина.

– Знаешь, а я участвую в королевском отборе, – не сдерживая слёз рассказывает баронесса. – То ещё удовольствие. Помнишь, мы с тобой в университете хотели вместе на него попасть. Скука смертная! На Чудовищных островах намного веселее.

Судя по словам, они подруги, или, как минимум, хорошие знакомые.

Её милость делится с приятельницей историями с отбора, не утаивая даже своих чувств. Она забавно рассказывает про меня, как я единственная засвидетельствовала её прохождение через Арку Помыслов, как меня наградили той веточкой. Тут я не выдерживаю и тоже присоединяюсь к повествованию, дополняя его своим видением отбора. Присаживаюсь рядом на кровать, чтобы меня было лучше видно, и беру её за другую руку.

Несмотря на одутловатость, с лица девушки легко считывается удивление.

– Вы из другого мира?

Я киваю.

– Какой он? – она спрашивает с таким искренним любопытством, что я плюю на все запреты и рассказываю ей о Земле.

– Магии нет?

– Нет, зато есть наука и технологии.

– Кажется, ваша наука сильнее нашей магии, – с грустью замечает леди Томила.

– Отнюдь, – я качаю головой. – Моя мама умерла, когда я была совсем ребёнком, а папа умирал на моих руках. Скорая, это как бригада ваших лекарей, приехала поздно. В тот день было очень много вызовов.

Воспоминания воскрешают застарелую боль. Слёзы застилают взор. Я уже не вижу ничего, только чувствую, как меня берут за руку и выводят из комнаты