Я утыкаюсь в широкую грудь и рыдаю, не сдерживаясь.

Это место настолько пропитано судорожным отчаянием, затаённой надеждой и мучительным бессилием, что я вспоминаю тот случай, когда отец, напившийся по случаю повышения, рассказал мне, как умирала мама. Она тоже умирала одна в больничной палате. Папа не мог быть с ней, потому что ухаживал за мной. Я заболела атипичной пневмонией. Взрослые с трудом выкарабкивались из этой заразы, а я, ребёнок, умудрилась её подхватить.

И умирающий на руках папа. Мы с мачехой были рядом и держали его за руки. Я помню, как всё время глядела на часы в ожидании скорой. А он…

– Я рад, что умираю дома в окружении близких, – его слова до сих пор звучат в моей голове.

Нет, эту боль невозможно излечить. С ней можно лишь научиться жить.

Мои рыдания стихают. И приходит осознание, в чью жилетку я только что лила слёзы. Только моё состояние его высокопревосходительство расценивает по-своему:

– Именно поэтому я и отверг идею с добровольной передачей силы.

– Спасибо, – шепчу ему, продолжая прятать лицо на его груди.

Он тихо продолжает, словно пропустил мою благодарность мимо:

– Эта болезнь появилась недавно, но мы успели её хорошо изучить. Мы с братом хотим исправить ситуацию в отношении этих больных. Они не заразны, но, чтобы мы не делали, родные и близкие боятся сюда приходить.

– Мне очень жаль.

– Мне тоже. Спасибо, что подарили хорошие эмоции моим людям. Большинство из них на службе подхватили эту заразу.

– Я знаю…

За дверью раздаётся крик боли. От него у меня перехватывает дыхание. Сердце сжимается в груди. Я оборачиваюсь на него, не сводя взгляда с двери. Кто кричал: баронесса или больная? Столько было в нём боли и злобного бессилия.

По лестнице поднимаются солдаты с носилками. Меня разворачивают и снова прижимают к себе.

– Можете забирать. Для похорон всё готово, – отдаёт приказ фельтмаршалок.

За спиной я слышу торопливые шаги. Кошу взгляд и улавливаю момент, когда умершую солдаты выносят на носилках. Внезапно её рука соскальзывает. Голая кость.

Чтобы не закричать, я зажимаю рот рукой и сильнее прижимаюсь к князю. Он ничего не говорит, только тяжело вздыхает.

– Я всё подготовил для прощальной церемонии.

– Спасибо, Левент, – голос хрипит у леди Никалины, значит, это она кричала.

Его высокопревосходительство отстраняется и жестом указывает на лестницу. Я спускаюсь следом за баронессой. Она выходит через дверь, расположенную рядом с лестницей. Выхожу и попадаю во внутренний двор, где уже стоит почётный караул, через который проносят почившую. Каждый солдат, мимо которого ее проносят, поднимает руку, и из неё выстреливает вверх красная стрела, рассыпающаяся искрами в метрах пяти над собравшимися.

Больные выходят проводить усопшую в последний путь. Все одеты в плащи серого цвета, скрывающие как можно больше их тела от лучей выглянувшего из-за облака солнца. Умершую укладывают в гроб прямо в носилках. Ткань, скрывавшую её, не снимают. Так и заколачивают крышку последнего пристанища усопшей.

Гроб грузят на повозку, которая выезжает в ворота. В этот самый момент больные одновременно поднимают обе руки и выпускают множество стрел в небо, бесшумно взрывающихся разноцветными искрами. Баронесса и князь не остаются в стороне.

Как только гаснет последняя искра, обречённые возвращаются в свою темницу. Баронесса следует за ними. Я хочу пройти за ней, но фельтмаршалок хватает меня за руку.

Его горячая ладонь касается меня без перчатки.

– Портал во дворец, – другой рукой показывает на воздух, исходящий волнами. – Прошу!

Киваю вместо слов благодарности и, опираясь на его руку, прохожу сквозь портал.

И едва не задыхаюсь. Я оказываюсь в ротонде без перил. И эта беседка находится высоко на крыше дворца. Узнаю парк и подъездную аллею.

Резко разворачиваюсь, чтобы вернуться назад, но его высокопревосходительство шагает следом. И я врезаюсь в его грудь и тут же отскакиваю, как попрыгунчик. Оступаюсь. Стопа соскальзывает. Крик замирает где-то глубоко внутри, так и не зародившись.

Меня удерживают за руку. Он вытаскивает меня и отходит на пару шагов, чтобы тут же наброситься:

– С кем вы заключили договор?

– Что?

– Не притворяйтесь! – князь стоит в паре шагов от меня, но даже это расстояние давит и мешает нормально дышать. – С кем из дочерей Единосущего вы заключили договор, Полина Андреевна?

– Какой договор? – я отступаю назад и упираюсь спиной в одну из четырёх колонн.

Справа и слева покатая крыша, с которой я слечу в один миг. А до земли лететь далеко! Отскребать не станут. Сверху землёй присыплют, и удобрять не надо.

– Хватит! – он уже рычит. – Что ты им пообещала? – князь подходит практически вплотную и нависает надо мной.

– Вы пугаете меня! – зажмуриваюсь и упираюсь руками в его каменную грудь.

– А ваше поведение сбивает с толку, – он накрывает своими ладонями мои.

Этот нежный и горячий жест проникает в самое сердце.

– То вы льнёте, то отталкиваете, – продолжает фельтмаршалок. На этот раз он говорит тише, более глубокой интонацией.

Я смотрю в его глаза, в которых горит золото.

– Вы предупреждали, что даже на словах ничего нельзя обещать, – напоминаю ему. – И не с кем я ничего не заключала.

Происходит рывок, и меня прижимают к широкой груди. Его ладони скользят по моей спине. И там, где они касаются, я чувствую лёгкое покалывание, как от дарсонваля.

– То есть ты не создавала тогда в коридоре портал?

Мою попытку вырваться из объятий прерывают сразу – крепче прижимают.

– У меня нет магии, если вы забыли, – я сердито смотрю на него.

– Да, у вас нет магии, – кивает князь. – Проверил только что.

Повторную попытку хотя бы отодвинуться фельтмаршалок тоже пресекает. Он наклоняется ко мне и шепчет на ухо:

– И это хорошо. Помимо жемчужин и передачи сил существует ещё один способ. Это заключить сделку с одной из дочерей Единосущего.

Резко поднимаю голову:

– Почему вы молчали об этом?

– Потому что есть один пункт. Его вы не найдёте нигде, кроме Обители Единосущего. Сами дочери нашего бога не расскажут об этом. Пользуются хитростью, что в одном месте указали, а то, что другие не прочитали об этом, то это не их вина.

– И о чём же этот пункт?

– Заключивший договор с дочерью Единосущего обязуется отдать своего первенца им.

– В смысле? Что значит отдать?

– Едва ребёнок родится, как дочь Единосущего заберёт младенца и унесёт в одну из своих обителей. И больше родители никогда не увидят своего первенца.

– Как жестоко!

– Такова цена, – фельтмаршалок на мгновение замолкает. – И я не хочу, чтобы её платил мой ребёнок.

Я выдыхаю. И понимаю, что