В 23 года, отказавшись от монашества, будущий реформатор сначала становится префектом семинарии, а затем и вовсе уходит из нее. По рекомендации митрополита он становится личным секретарем князя Куракина. Собственно, с этого момента и стоит вести отсчет уже государственной карьеры Сперанского. Князь Куракин, выполнявший обязанности управляющего одного из государственных департаментов еще при Екатерине II, при Павле I становится сначала сенатором, а затем и генерал-прокурором. Блестящие способности Сперанского, умевшего моментально подготовить необходимую служебную записку по любому вопросу, позволили ему с должности личного секретаря князя в кратчайшие сроки подняться до поста правителя канцелярии.

Сам князь Куракин не продержался на своем месте и года, а вот Сперанского ценили, а потому оставляли на месте все последующие генерал-прокуроры. В чиновных кругах Петербурга канцелярский стиль Сперанского приобрел заслуженную славу. Но главное, из блестящего канцеляриста постепенно формировался выдающийся государственный деятель.

Впервые с императором Сперанский столкнулся в 1806 году, когда случайно, в связи с болезнью своего непосредственного начальника, попал к Александру I на доклад. Именно это свидание заставило государя обратить внимание на толкового чиновника, а затем и взять его с собой в Эрфурт на встречу с Наполеоном. Эрфурт дал новый виток карьере самородка, там он сумел произвести впечатление на всех. Наполеон, поговорив со Сперанским на одном из приемов, был настолько восхищен знаниями и логикой царского чиновника, что, подведя его к Александру, в шутку заметил: «Не угодно ли вам, государь, променять мне этого человека на какое-нибудь королевство?»

Многозначительный разговор в Эрфурте произошел у Сперанского и с российским императором. На вопрос Александра, как ему понравилась заграница по сравнению с отечеством, Сперанский сказал: «Мне кажется, здесь установления, а у нас люди лучше». «Воротившись домой, – ответил император, – мы с тобой много об этом говорить будем». В результате всего лишь один государственный чиновник, выбившийся наверх из самых низов, из русской глубинки, заменил Александру I весь его кружок либеральных друзей, с которыми он раньше пытался подготовить в России европейские реформы.

Сегодня бывшего семинариста из низов, ставшего впоследствии графом, чаще всего называют «великим русским реформатором», хотя реально из его грандиозных планов по переустройству российского общества, к сожалению, удалось реализовать немного.

Одно время Сперанского в России называли не иначе как «французским агентом», а в его реформах видели влияние бонапартистской Франции. Особенно доставалось тогда планам судебной реформы, где многие находили прямую связь со знаменитым Кодексом Наполеона. В других проектах критики, наоборот, усматривали увлечение английским конституционным правом.

Старый спор, насколько патриотично в ходе национальных преобразований использовать зарубежные наработки, начался, как уже отмечалось, задолго до Сперанского и ведется в России до сих пор. Думаю, что Сперанский в своем подходе к западной науке чем-то напоминал Петра I. Если учесть, что всерьез обсуждение правовых вопросов началось в России только при Екатерине II и Александре I и отечественное правоведение находилось в то время приблизительно на том же уровне, что и кораблестроение в допетровские времена, нет ничего удивительного в том, что Сперанский во многом опирался на западное право. Как Петр Великий использовал опыт голландцев и англичан на отечественных верфях. Что не мешало обоим реформаторам оставаться русскими и действовать исключительно в национальных интересах.

Как всегда, точнее всех попал в яблочко Ключевский, называвший Сперанского «Вольтером в православно-богословской оболочке». Во всяком случае, парадоксальность оценки равнозначна в этой формуле неординарности самой личности.

Реформатор побывал и на самой вершине государственной власти, и в жестокой опале. Его часто ценили люди, принципиально расходившиеся с ним во всем другом. Участники дворянского восстания 1825 года – декабристы – в случае своей победы планировали включить Сперанского в кабинет министров. А с другой стороны, его же наградил орденом Андрея Первозванного Николай I, подавивший это восстание, причем в знак особого расположения к реформатору снял орденскую ленту со своего плеча.

Сперанский являлся блестящим знатоком международного права, великолепно знал, как функционирует государственная машина в крупнейших европейских странах, детально изучил их конституции. Однако, зная глубинную природу болезней Российского государства, Сперанский прекрасно понимал, что автоматическое применение в России западного опыта необходимых результатов не даст. «Тщетно писать или обнародовать общие государственные статуты или конституции, если они не основаны на реальной силе в государстве», – замечал Сперанский.

Его принципиальной позицией была необходимость учитывать не только «внешнюю конституцию» государства – то есть свод формально изданных законодательных актов и наличие тех или иных учреждений, но и «конституцию внутреннюю» – то есть реальное положение в обществе. Если положения конституции «внешней» не согласуются с конституцией «внутренней», то самые замечательные законы не будут исполняться и останутся мертворожденными.

Для Сперанского, способного грамотно и быстро подготовить любой документ, не представляло большой сложности составить самую передовую в мире конституцию. Куда сложнее было написать основной закон, пригодный для использования в тогдашней России. С учетом ее тяжелобольной «внутренней конституции».

«Я нахожу в России два класса: рабов самодержца и рабов землевладельцев. Первые называются свободными только по отношению ко вторым. В России нет истинно свободных людей, не считая нищих бродяг и философов», – ставил диагноз Сперанский.

И еще. Как полагал реформатор, «истинная сила правительства состоит: 1) в законе, 2) в образе управления, 3) в воспитании, 4) в военной силе, 5) в финансах».

Из этих необходимых государству элементов «три первые», по мнению Сперанского, в России практически не существуют.

Исходя из этого нелицеприятного диагноза, Сперанский не раз ставил перед Александром I ряд жестко увязанных между собой вопросов, настаивая на том, что, либо государь в реформе обязательно учтет все элементы предлагаемого плана, либо план обречен на неудачу. План государственного переустройства должен быть всеобъемлющим, затрагивать всю политическую систему и общество: исполнительную, законодательную и судебную власть, центральные и местные учреждения.

К тому же, учитывая умонастроения российского общества, нужно точно знать не только «что делать», но и когда начинать реформы. Для России и самих реформаторов одинаково опасно как забежать вперед, так и отстать. И наконец, не менее важен вопрос о том, кто будет реализовывать намеченные планы. Самый прекрасный проект могут легко загубить бездарные исполнители. На это Сперанский обращал внимание постоянно: