Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Я не собиралась никому рассказывать об обстоятельствах нашей поездки. Так что извинения излишни.
Я почти дословно повторяю его слова при моей попытке извиниться перед ним. Это понимаю я, это понимает он. Но никак не комментирует, откидывается на стуле, ногу на ногу, руки на груди. И молчит. Как будто даже разглядывает меня. Под его взглядом мне традиционно неуютно, но я упорно разглядываю его в ответ.
– Слушай, а давай повторим?
Я даже моргаю от неожиданности.
– Что повторим?
– Субботу. Только с другим результатом.
Коновалов слова «нет», похоже, не понимает. Впрочем, я ему «нет» и не говорила. Просто сбежала. Самое время сказать.
– А ты со всеми такой прямолинейный? Или это мне такой исключительный гешефт?
Ухмыляется.
– Секс – такая же потребность человека, как вода, еда и сон. Ты же не говоришь тарелке борща: «Ой, ты такая хорошенькая, такая горячая, такая вкусная, можно, я в тебя ложку засуну?».
Он меня шокирует. И, похоже, специально. И непонятно, зачем. Но это совсем не то, что мне надо сейчас, после того, как начался сегодняшний день! У меня там где-то не вполне адекватный Кузнецов ходит!
– Знаешь, а я вот с кофе разговариваю. Грожу ему пальцем, говорю: «Эй, не вздумай кипеть!».
– Ну да, тогда тебе, конечно, сложнее. Ладно, давай пойдем по длинному пути.
Мне некогда ходить никакими путями, Коновалов! А он продолжает:
– Давай сходим на свидание. Поужинаем в ресторане. Я подарю цветы. Что еще входит в твой регламент?
Балонник, мать твою!
Тоже откидываюсь в кресле, зеркалю его позу.
– Слушай, если секс – это как еда, вода и сон, так борщ готовят в любом более-менее приличном кафе. Почему именно я, если это всего лишь потребность?
Он теперь почему-то смотрит серьезно. Не ухмыляется. Как будто у нас разговор и в самом деле серьезный.
– Наверное, потому, что у человека, как у высокоорганизованного существа, все чуточку сложнее, чем просто удовлетворение базовых потребностей. Не только инстинкты, но высшая нервная деятельность, мать ее. Я хочу именно тебя. Почему – ответить не готов.
Я, слава богу, не открываю от удивления рот. Сижу с закрытым ртом, молча перевариваю тот факт, что мне впервые в жизни вот так в лоб сказали: «Я хочу тебя». Причем сказали это в рабочем кабинете! Я даже про Кузнецова на какое-то время забываю. А Вадим вдруг делает контрольный.
– Я тебе нравлюсь?
Это очень прямой вопрос. И я снова в упор смотрю на него, не понимая толком, зачем это делаю. Блондины же обычно блеклые. Какие-то невзрачные, что ли. Вроде как эталоном мужественности и брутальности считаются брюнеты. Ха. Скажите это Коновалову. Он какой-то неправильный блондин. Яркий. И очень брутальный. Интересно, вот им одежду специально такую шьют, чтобы подчеркивала ширину плеч? Усилием воли увожу взгляд от его плеч. На ноге, той, что сверху, ткань натянулась на мощном бедре. И я почему-то разглядываю большой накладной карман на штанине. Там, кажется, телефон. Так, все, хватит!
– Да.
Эй, ты чего творишь?! Врать иногда необходимо. Правда – не всегда лучший ответ!
Вадим снова никак не реагирует на мой тихий хриплый ответ. И меня охватывает – уже не впервые – дикое желание его чем-нибудь тяжелым огреть. Ну, или уе*ать. Но в кабине вообще нет ничего подходящего.
– Ласточка, ты знаешь, как переводится с греческого слово «симпатия»?
Мигаю ошарашенно. Может, его папкой с документами жахнуть? Ну, хоть что-то?
– Симпатия – это значит «чувствовать вместе».
У меня почему-то перехватывает дыхание. И я выпаливаю:
– А я тебе нравлюсь?
– Очень. Поехали в субботу ко мне.
Он резко встает.
– Ты мне скинь в телефон свои предпочтения по поводу ресторана, какую кухню любишь и все такое.
Я опомнилась, когда он уже у двери.
– Я подумаю!
Он кивает и выходит. До меня запоздало доходит, что я говорила о возможности встречи в целом, а он имел в виду выбор ресторана.
На столе остается лежать рожок мороженого в блестящей упаковке. Я какое-то время смотрю на него, а потом спохватываюсь. Растаял, наверное!
А вот и нет. Наоборот, подтаял до идеального состояния.
Я задумчиво лижу мороженое, пока мои мысли не приходят в порядок. Так, мороженое вкусное, про Коновалова я пока думать не буду. Где, собственно, Кузнецов?
Я звоню Вячеславу, он не берет трубку. Я звоню его коллегам, никто не знает, где он. Пишу сообщение: «Вячеслав, зайди ко мне». Снова игнор.
Так, что происходит?!
Я выбрасываю упаковку от мороженого и почти бегом отправляюсь в приемную Бурова. О чем они поговорили? Нет, о чем – это я знаю. Но как? Детали, черт возьми, детали?!
– Нет, нет! – секретарша Бурова даже руками машет. – У него люди. Занят, очень занят. Не знаю, когда освободится.
– Ну, скажи хотя бы, Тань…– прерываюсь. Так, ну-ка отставить панику и включаем деловую этику. С секретаршей Бурова мы всегда общались именно в пределах этой самой этики, она не Женька. – В смысле, Татьяна… – в самый неподходящий момент отчество вылетает из головы.
– Да можно просто Таня, – отмахивается она. – Мы ж почти ровесницы.
– Тань, скажи, Кузнецов от главного какой вышел?
– Как канадский флаг.
– В смысле?
– Красно-белый.
Я пытаюсь это представить. Черт. Разговор, похоже, вышел бурный.
– А почему канадский, а не польский? – задаю этот идиотский вопрос просто, чтобы сказать что-то. Чтобы простимулировать собственную мыслительную деятельность.
– Ну, так польский – одна часть белая, другая красная. А у Кузнецова все лицо было в кленовых листьях.
Боже мой… Ну до мордобоя у них дело не дошло же? Нет, надо было все-таки справляться с ситуацией самой, с начала и до конца! Но Буров же мне такого шанса не дал. А теперь что делать?
Где Кузнецов? У тетушки сидит, горе кофе с шоколадкой заедает? Ну не искать же мне его там. Вообще, территория огромная. Главное, что ключи от серверной у меня. Как и от других важных помещений. И, кстати…
Офицеров мой рассказ выслушивает внимательно, не демонстрируя никаких эмоций. Впрочем, он всегда без эмоций. Сам проверяет при мне данные системы безопасности, записи с камер.
– Ушел он, Инна Леонидовна.
– Ушел?
– Да.
У меня нет причин сомневаться в словах начбеза. Но он мне дополнительно называет время прохода через служебный пункт выхода, присылает на телефон скриншота с камеры, как