подчиняюсь приказам всадника, – заявляю я, глубоко вздохнув.

Он тихо смеется, и от этого звука у меня поднимаются волоски на руках.

– Ты не хочешь на меня смотреть, потому что тоже это чувствуешь и знаешь, что я все пойму по твоим глазам.

– Ошибаешься, – бурчу я.

Краем глаза вижу, что он усмехается, и от этого у меня внутри все как-то странно трепещет.

Заканчивай, что начала, строго командую я себе, сосредотачиваясь на узле, но руки неумолимо дрожат.

– Мы продолжаем бороться с этим притяжением между нами, – говорит Смерть.

– Нет между нами никакого притяжения, – пылко возражаю я. – Ты мой враг.

– О да, между нами существует притяжение.

Я мрачно гляжу на него сверху вниз.

– Нет.

Танатос заглядывает в мои глаза, а потом медленно расплывается в улыбке.

– Оно существует. Ты тоже хочешь меня.

– Откуда тебе вообще знать, что такое желание? – сердито указываю я.

– Есть так много людей, которые жаждут и призывают меня, – говорит он. Жаждут и призывают смерть, хочет он сказать.

– Ну, я не из них, – хмурюсь я.

Его улыбка становится только шире, и от этого у меня самым возмутительным образом замирает сердце.

– Нет! Нет. Ты просто очень красивый, и только, – защищаюсь я.

Господи, я правда сказала это вслух?

Лицо всадника сосредоточенное и напряженное, а глаза, кажется, прямо светятся.

– Ты считаешь, что я красив.

Смерти больше нет нужды убивать меня – думаю, мои замешательство и смущение отлично справятся с этим сами.

Зачем я только это сказала?

Его глаза все еще горят, а выражение лица ставит меня в тупик.

– Скажи, ты не устала от всего этого? – Он кивает на руины Канзас-Сити. – Не устала от борьбы, войны, боли?

Господи, конечно, я устала, да еще как. На каждый город, который я спасаю, приходится по меньшей мере пять, спасти которые не удается.

– Разумеется, устала.

Устала до чертиков. Но это ничего не меняет.

Взгляд Смерти смягчается, теперь он говорит почти ласково.

– Тогда идем со мной.

В первый момент предложение кажется мне просто прекрасным – как рухнуть в постель после долгого дня.

Я заглядываю в глаза Танатоса, полные множества тайн. Их невероятно много, этих тайн.

– Пойдем со мной, – повторяет он.

Я могла бы. Хватит сражаться, хватит изнурять себя. Могу же я просто… уступить. Умереть я не могу, и мое тело никогда не познает истинного, окончательного покоя, но этот вариант кажется довольно близким.

– Мы с тобой будем бороться и дальше, – вслух возражаю самой себе.

– Почему бы нам не договориться перестать ранить и мучить друг друга? – не успокаивается он, будто бес нашептывает мне на ухо. – Мне нестерпимо видеть твои страдания, и я знаю, ты чувствуешь то же самое.

Мое сердце бьется все быстрее. Он говорит совершенно правильные вещи, эти сладкие речи и посулы убаюкивают меня.

Именно поэтому я, отпрянув, заставляю себя отодвинуться от него.

– Никуда я с тобой не пойду, – бросаю отрывисто.

И сам он никуда не пойдет, если, конечно, я свяжу ему ноги – и крылья заодно. В рюкзаке у меня есть еще веревки, только рюкзак остался на другой стороне улицы, а пойти за ним значило бы подставить всаднику спину.

Он спокойно лежит на земле, потом начинает смеяться.

– Ты всерьез веришь, что владеешь ситуацией? Что, несмотря на все прежние неудачи, сможешь просто связать меня и уйти?

С этими словами он поднимает связанные руки и, резко дернув, рвет веревки, как тонкую ткань.

Пораженная, я невольно пячусь. Такого я, признаться, не ожидала.

А всадник с кошачьей ловкостью и грацией одним прыжком оказывается на ногах. Он выпрямляется, сложив крылья за спиной, и идет прямо на меня.

– Думаю, мы поняли, наконец, что пленник из меня неважный, – говорит он, тщательно подбирая слова. – Слишком легко мне избавиться от любых уз.

В нескольких футах от меня Танатос останавливается и поднимает руку.

– Да не будет больше боли и страданий между мной и тобой. Да не будет раздоров и распрей. Пойдем со мной, Лазария.

Я до сих пор потрясена и его демонстрацией мощи, и тем, что несколько долгих минут сидела на его груди и он в любой момент мог разорвать веревку и схватить меня.

Но не стал.

И вот теперь… его призыв и торжественно-серьезное выражение лица окончательно выводят меня из равновесия.

Не будет боли. Не будет томительного одиночества. Мне не придется больше выдумывать планы и ломать себя в попытке остановить его.

Это невероятно соблазнительно.

Я делаю шаг вперед, к нему.

Глаза Смерти вспыхивают ярче.

Я тянусь к его протянутой руке, поддаваясь минутной слабости. Моя рука ложится в его открытую ладонь.

И только тогда я чувствую сомнение.

Неуверенно гляжу на Танатоса. Танатоса, который может перестать враждовать со мной, но никогда ни за что не остановит свое смертоносное шествие. Танатоса, который хочет, чтобы я сдалась полностью, а сам не желает уступить ни в чем.

– Нет, – выпаливаю я, одновременно отдергивая руку и отскакивая от него.

Сердце все еще колотится. Какие странные у нас отношения, и меняются они странно. Я больше уже не воспринимаю себя охотником, скорее, его добычей. Меня мучает безумный страх, что, если Смерть снова окажется рядом со мной, он на меня набросится.

– Не уходи, Лазария, – умоляющим голосом просит он.

И снова я колеблюсь, сама не понимаю почему. Я просто… не ожидала, что этот монстр сделает мне такое предложение. И не ожидала, что оно окажется для меня таким искусительным.

Не представляю, что сказать ему сейчас, поэтому только мотаю головой и отхожу подальше.

Смерть сощуривается.

– Запомни мои слова, кисмет: в последний раз я дал тебе выбор.

А потом он совершенно непринужденно, даже небрежно подзывает своего жеребца, вскакивает в седло – и был таков.

Глава 17

Остин, Техас

Декабрь, год Всадников двадцать шестой

Я лежу в засаде, поджидая всадника, в который – двадцатый раз? Тридцатый? Сороковой? Все они перемешались, слились воедино. С каждым городом, который я миную, острое горе и кипящий гнев немного остывают, бледнеют.

«Ты не устала от борьбы?»

«Почему бы нам не договориться перестать ранить и мучить друг друга?»

– Разместите лучших снайперов на основных подъездных путях к городу, – инструктирую я шефа остинской полиции Уайатта Дэвенпорта. – У вас будет только один шанс подстрелить всадника. Если стрела пролетит мимо или не убьет его наповал, умрут все.

Я раз за разом пытаюсь подстеречь всадника прежде, чем он войдет в город, но часто остановить его не удается. Потому я и нахожусь сейчас в кабинете