Вот чего никак не мог представить себе Юрген Беккер, когда Мария и Федерико предложили ему постоянную работу на кухне «Альмасена», так это того, что они еще предложат ему переехать к ним. Юрген оставил отель и со своей тощей сумкой моряка расположился в одной из комнат второго этажа, с ванной; здесь Юрген чувствовал себя так же комфортно, как султан в изгнании. За прошедшие месяцы он даже ни разу не испытал тоски по своей прошлой жизни на подводной лодке, хотя время от времени просыпался посреди ночи в скрюченной позе, мокрый от пота, со сжатыми, словно губки тисков, зубами: в глазах возвращающийся кошмар — он снова весь день работает в пансионе, чувствуя черную злобу дяди, а потом возвращается в свою каморку.

Зимой 1946 года Мария и Федерико отпраздновали первую годовщину работы Юргена в «Альмасене». Постепенно оба молодых повара стали близкими друзьями, каждый проводимый ими в таверне день оборачивался целым фонтаном экспериментов, во время которых они познавали новые и совершенствовали старые кулинарные изыски, под взрывы хохота они соревновались друг с другом, выявляя, кто лучше приготовит блюдо с завязанными глазами. Именно тогда Юрген сотворил «Лангуста Марианела» — суп, названный им в честь Марии Чанкальини, приготовленный с луком-батуном, молотым кардамоном, сушеным французским эстрагоном и красным перцем. Блюдо стало классическим на побережье Южной Атлантики.

Способности к поварскому ремеслу у Юргена Беккера были врожденными: он мог без всякого усилия различать самые экзотические и сложные вкусы, одного взгляда ему оказывалось достаточно, чтобы понять точную дозировку и правильные пропорции, словно бы он когда-то обучался у самых лучших гастрономов. Он никогда не путал ни смеси, ни комбинации, даже с закрытыми глазами он мог распознать десяток кулинарных рецептов и блюд — лишь легким касанием своего языка эксперта, подсчитывал состав и пропорции компонентов с точностью средневековых алхимиков. И хотя немец без всяких дипломов и наград стал настоящим мастером кухни, но, когда Федерико доверил ему удивительную «Поваренную книгу южных морей», Юрген понял, что перед ним открылся мир бесконечных и еще неизведанных возможностей.

21 сентября 1950 года Федерико, счастливый и сверкающий, словно бриллиант, женился на прекрасной Либертад Франетти. Девушке, изящной, словно лепесток розы, исполнилось двадцать лет, ее среди диадем взрастила мать, крепкая и миловидная вдова, успевшая, прежде чем произвела на свет дочь, родить девять сыновей от четырех мужей. Пятый, и последний супруг даже не увидел, как рос единственный плод его семени: на празднике после крещения он так обожрался, что уснул навсегда. Никто не знает, а впрочем, никто и не пытался этого узнать, но, возможно, мужья-бедняги оказывались под действием какого-либо проклятия, которое отправляло их друг за другом на одно и то же кладбище Ла-Лома. Там они и покоятся один рядом с другим, словно военные трофеи; хочешь верь, а хочешь — нет, но рядом с этой плодовитой женщиной ни один из ее мужей не выдерживал больше пяти лет. Посаженым отцом Федерико и Либертад стал Юрген Беккер. И праздник — в тесном кругу, но богатый на угощенья, полный страстных вкусов и расцветок — проходил в «Альмасене Буэнос-Айрес».

Федерико и Либертад остались жить в «Альмасене», мать отдала им свою спальню, переезд был скор и прост, потому как для переселения достаточно было перенести одежду и личные вещи из одной комнаты в другую. Юрген посвятил жене своего лучшего друга искусное творение: Либертад обожала десерты и сладости, так что, когда она забеременела и у нее начались капризы, свойственные всякой беременной женщине, немецкий повар посвятил ей знаменитую «Банановую пенку с паприкой», которую до сих пор готовят, смешивая ликер со сливками и добавляя несколько капель лимонного сока, взбитый с медом яичный белок, немного сахара, чуточку корицы или шоколада и небольшую порцию сладкой паприки. Юрген всегда украшал блюдо маленькими земляничками, пропитанными ромом, хотя Федерико предпочитал кропить его слезами горького шоколада. И едва завсегдатаи «Альмасена» прознали про десерт, как жены стали засылать мужей в таверну за свежими порциями в любое время суток; случалось, что те стучались в двери таверны посреди ночи или же на рассвете, умоляя выдать хоть маленький кусочек для своей супруги, пребывавшей в волшебном ожидании, отмеряемом девятью лунами, этими огромными, цвета алебастра лунами, которые ни в чем не походят на луны в других уголках мира.

Эдуардо Ломброзо, единственный сын Федерико и Либертад, родился 15 августа 1951 года. В этот день, день восторженных надежд, собрался бурный конгресс социалистов всей провинции Буэнос-Айрес с целью поддержать выдвижение генерала Хуана Перона на новый президентский срок, но в этот раз — с его супругой Евой Дуарте на посту вице-президента. Мария Чанкальини чувствовала на себе атавистическое очарование сильной и одновременно хрупкой жены Перона, которую мужчины и женщины простого происхождения ласково называли Эвита. Мария, знавшая ее еще актрисой радиопостановок, поддержала борьбу Эвиты за женские права агитацией на улицах курортного города и политическими собраниями, устроенными в «Альмасене». Поэтому, когда 27 сентября 1947 года с легендарного балкона Каса Росада[32]Эвита объявила о принятии закона, дававшего аргентинским женщинам избирательные права, за которые они боролись на протяжении более полувека, в толпе, заполонившей Пласа-де-Майо, среди тысяч людей, хором скандировавших самое почитаемое имя тех лет, находилась и Мария. Она выехала из Мар-дель-Платы поездом в столицу, вышла на площади Конституции, пешком прошла через Буэнос-Айрес, получила множество новых впечатлений; она почувствовала невообразимой силы страсть, которую пробудила в ней говорившая с народом Эвита; и Мария, все еще потрясенная этим историческим днем, вернулась обратно той же дорогой через влажную пампу.

В полдень 15 августа, без предупреждения, Эва Перон в сопровождении десятка мужчин и женщин, желавших почтить ее прекрасным обедом из морских блюд, заехала в «Альмасен». Федерико и Юрген остолбенели, когда Эвита открыла дверь и вошла поздороваться с ними; она улыбнулась и заговорила с ними легко и непринужденно. Нескольких слов хорошим людям достаточно, чтобы почувствовать расположение друг к другу, так что через пару минут повара составляли незабываемое меню: рыба и морепродукты с имбирем и рисовыми хлопьями на шампурах, филе балтийской сельди в маринаде из белого рейнского вина, блинчики с креветками, приготовленными в томатном соусе, запеченная с зернами кунжута камбала, мороженое с сиропом из красной смородины и само совершенство — медовые безе с малиной. Но Эва Перон едва притронулась к еде, она откусила по маленькому кусочку от каждого блюда — самый верный способ насладиться всеми кушаньями. Уже давно известно, что энергичная женщина ест очень мало, а в те года — еще меньше. Мария не хотела идти в обеденную залу, она ухаживала за своей невесткой в главных жилых апартаментах «Альмасена», но, узнав, что Эвита находится в таверне, переоделась, привела себя в порядок перед зеркалом и спустилась вниз поздороваться с ней. Она обняла Эвиту, всхлипывая от избытка чувств, поцеловала в обе щеки и сказала, что была в тот день на Пласа-де-Майо, слушала о принятии закона о женском избирательном праве. Эва Перон погладила Марию по волосам, звучно поцеловала и подарила белый шелковый платок, чтобы вытереть им слезы. Не прошло и десяти минут, как появился Федерико и сказал матери, что Либертад пора везти в больницу.