Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Как я могу что-то о них знать? – возражала Фая. – Я с ними не общаюсь.
– А ты общайся, – посоветовали ей.
– Вы хоть понимаете, что творите? Вы сами меня толкаете! – вскричала женщина.
– Будет тебе изображать из себя святую, – ухмылялись менты. – Работай, контракт твой бессрочный, а не то пожалеешь.
Но Мосина не сдавалась. И тогда ей стали подставлять потерпевших.
– Возле меня стали тереться женщины с сумочками. Менты были уверены, что я страдаю карманной тягой. А я только посмеивалась и делала замечания. Предупреждала: смотрите, у вас сейчас кошелек из сумочки выпадет. Но ментам эти фокусы не надоедали. Они решили посадить меня во что бы то ни стало. Сколько у вас сейчас в бумажнике? – неожиданно спросила Фая.
Михаил пожал плечами. Он точно не знал.
– Ну, приблизительно?
Леднев назвал сумму.
– А теперь пересчитайте.
Разница была в двести рублей.
– Вот и я не могла точно сказать, сколько у меня денег, – сказала Мосина. – Подставили «потерпевшую», задержали, подложили мне в сумку кошелек, привели «свидетелей», а первый допрос провели при своих «понятых». Вот за что и сижу сейчас.
«Если это действительно так, – подумал Леднев, – то черт знает что». Но у него на языке вертелся вопрос, никак не связанный с предметом разговора. А он по опыту знал, что это даже хорошо, когда вопрос застает человека врасплох.
– А духи американки, – спросил он неожиданно, – случаем, не твоя работа?
На лице Мосиной появилась загадочная улыбка.
– Вам тоже интересно, не страдаю ли я карманной тягой? – тихо проговорила она. – Ну и на что вы рассчитываете? Что я вам признаюсь? Я не полная дура. Я по одной половице хожу, а на другую поглядываю. Нет, не моя это работа. Вот и вы ищите другую женщину. Кто вы по званию?
Вот номер! Мосина заподозрила, что Леднев никакой не психолог. Ну, правильно. А что она должна была подумать после вопроса о духах?
Нужно было вернуть доверие этой женщины.
– Фая, по званию я старший лейтенант запаса, – отвечал Леднев. – Можешь не сомневаться. А если уж подозревать до конца, то давай присвоим какое-нибудь звание и Мэри.
– Пристроиться к этой курице нетрудно, – усмехнулась Фая.
– Только для того, чтобы выведать что-то у Мосиной?
– Ладно, проехали, – подумав, махнула рукой Фая. – Давайте сменим пластинку. Вы хоть догадываетесь, что скоро вас начнут дурить?
Нет, ничего такого Леднев не предчувствовал.
– Тогда приготовьтесь. Это скоро начнется и неизвестно чем кончится.
«Может, правильно советовала Серафима? Мне лучше уехать?» – подумал Михаил.
– Как у вас в семье? Порядок?
– Скучный порядок, – уточнил Леднев.
– Тогда тем более.
– Что «тем более»?
– Да ладно – проехали. Угостили бы хорошей сигаретой.
Прикурила от поднесенной Михаилом зажигалки, сладко затянулась. Села на стуле поудобнее. Расслабленно сказала:
– Хорошая сигарета. Сейчас бы чашечку кофе. Вас, кажется, Михаилом зовут? Я знаю, Михаил, вы ничем мне не поможете. Я знаю даже больше – чем это все кончится для меня. Я просто хочу, чтобы вы знали, что такое бывает, и не только со мной. Мы – рабыни не только своих страстей. Мы еще и рабыни ментов. От нас страдают потерпевшие. Но время от времени мы сами становимся потерпевшими. Только страдаем гораздо сильнее. Что теряют наши потерпевшие? Кошельки. А мы – здоровье, радость материнства и даже жизнь.
– Что помешало тебе выйти замуж? – спросил Леднев.
– Меня пытались изнасиловать по пьяни свои же ребята: с кем воровала. Я разбила окно и скинулась со второго этажа. Врачи собирали потом кости по кусочкам. Выжила, а отвращение к мужикам осталось. Меня потом и Гаманец не мог взять, долго облизывался, сучий потрох. А вот если вы психолог, то должны знать, что еще во мне изменилось после этого случая.
– У тебя появилась мечта красиво умереть?
Фая покачала головой:
– У меня совсем другие мысли. Мне пока рано уходить. Я еще нужна.
– Лена Агеева считает, что ты для нее – как мать, – вспомнил Леднев.
Мосина закурила новую сигарету и согласилась:
– Да, у нас очень глубокие отношения.
– И поэтому ты ненавидишь Каткову?
Фая посмотрела на Михаила не без удивления. Ее взгляд говорил: а ты, парень, не так прост, как я думала.
Леднев взглянул на часы. В любую минуту мог придти Гаманец. Другого случая поговорить с Мосиной могло уже не представиться. А они ни к чему определенному так и не пришли.
Фая поняла, что нужно заканчивать разговор. Погасила сигарету и тихо сказала:
– Ладно, скажу вам по секрету. Совет требуется. Четырнадцать лет я в рабстве у ментов. Но за это время меня ни разу не раскололи. Я сама раскроюсь, прилюдно. Как, думаете, подействует? Оставят меня в покое?
– Ты с ума сошла! Тебе свои же зэчки не простят.
– Это меня меньше всего волнует.
Леднев не знал, что посоветовать. Он понимал только, что должен помочь этой женщине, несмотря на всю ее порочность. И невзирая на возможные последствия для себя самого. А в том, что ему будут мешать, можно было не сомневаться. Но прежде, чем принять окончательное решение, ему нужно было еще раз поговорить с Леной Агеевой.
Ставская ввела ее в кабинет, а сама вышла. Лена сидела нахохлившись, в телогрейке, ее знобило. Взглядом попросила разрешения взять из пачки сигарету. Закурила. Смотрела ясными глазками. Покашливала.
– Нельзя тебе курить, – сказал Михаил.
Агеева махнула рукой:
– А теперь уже все равно.
Родители поставили на ней крест. Не приезжали уже второй год. Посылок не слали. И даже писем не писали. Считали пропащей.
– Мне понравилось, как ты поступила в отношении Брысиной, – сказал Леднев. – Ты ее чуть не задушила, а теперь вы в одном отряде, и она на тебя, похоже, зла не держит.
– Держит, просто не показывает виду. Привезла с похорон сосисок – меня первую угостила. Но все равно вижу – не простила. Но прежнего зла уже не держит.
– Зачем вы набросились на нее с этой…Воропаевой?
– Мы играли. У нас игра была такая – в удавочку.
…Лена Агеева попала в образцовую зону для малолеток. Муштровали там почище, чем в армии. Два часа в день строевым шагом под песню «Дан приказ ему на запад». Воспитатели требовали печатать шаг. Бетонное покрытие плаца дрожало. Лена в сапогах на три размера больше падала с ног. Пятки были стерты в кровь.