— Вы же видели этикетку, — ответил он. — Из прокатного пункта рядом с моим домом, сразу за углом. Перекресток Шестьдесят Первой и Бродвея.

— Вы взяли ее напрокат?

— Да. Я уже смотрел этот фильм. Мы с Мими смотрели его несколько раз, но на прошлой неделе по телевизору показывали продолжение, и нам захотелось посмотреть самый первый вариант. А что мы увидели, вы знаете.

— Знаю.

— Какая мерзость. Черная порнуха — так это, кажется, называется?

— По-моему, да.

— Я еще ни разу такого не видел.

— Я тоже.

— Правда? Я думал, раз вы полицейский, и детектив, и все такое…

— Никогда не видел. — Он вздохнул:

— Ну и что нам теперь делать?

— Что вы имеете в виду, Уилл?

— Пойти в полицию? Не хочется впутываться в такие дела, но мне будет не по себе, если я просто закрою на это глаза. В общем, наверно, все сводится к тому, что я хочу попросить у вас совета, как мне быть.

Скандал на той стороне улицы все продолжался. «Отвяжись от меня! — орал мужчина. — Отвяжись от меня, сука!»

— Расскажите мне толком, как к вам попала эта кассета, — сказал я. — Вы вошли в прокатный пункт, взяли ее с полки…

— Там кассеты с полок не берут.

— Разве?

Он объяснил, как это делается: у них выставлены картонные футляры от кассет, каждый выбирает футляр, отдает продавцу и обменивает на кассету, которая в нем была. Уилл состоял членом клуба при этом прокатном пункте, так что ему просто выдали кассету и взяли с него деньги за сутки проката. Что-то около двух долларов.

— И это было на углу Бродвея и Шестьдесят Первой?

Он кивнул:

— Ни то вторая, не то третья дверь от угла. Рядом с баром «Мартин».

Я знал этот бар — большой зал с окном, как в «Бларни Стоуне», дешевая выпивка и горячие закуски на мармите. Много лет назад у них в витрине красовалось объявление, что «счастливый час», когда выпивка отпускается за полцены, там с 8 до 10 утра. Ничего себе «счастливый час» — в восемь утра!

— До которого часа они работают?

— До одиннадцати, по-моему. А по выходным — до полуночи.

— Пойду поговорю с ними, — сказал я.

— Прямо сейчас?

— А почему бы и нет?

— Ну, не знаю. Вы хотите, чтобы я пошел с вами?

— В этом нет необходимости.

— Вы уверены? Потому что если так, то я, пожалуй, вернусь и посижу до конца собрания.

— Конечно.

Он двинулся было назад, но потом обернулся:

— Да, Мэтт. Я должен был вернуть фильм вчера, так что они могут потребовать плату еще за один день. Сколько бы там ни было, дайте мне знать, и я вам верну.

Я сказал, что об этом он может не беспокоиться.

Прокатный пункт действительно оказался там, где говорил Уилл. Прежде чем идти туда, я заглянул к себе и захватил кассету. В зале находилось человек пять посетителей, которые просматривали каталоги, а за прилавком стояли мужчина и женщина. Обоим было за тридцать, лицо мужчины заросло двух-трех-дневной щетиной.

Я решил, что главный тут он: если бы хозяйкой была женщина, то она, скорее всего, велела бы ему пойти домой и побриться.

Я подошел к нему и сказал, что хотел бы поговорить с управляющим.

— Я хозяин, — ответил он. — Это вас устроит?

Я показал ему кассету:

— Насколько я знаю, эту кассету взяли у вас.

— Этикетка наша, значит, и кассета наша. «Грязную дюжину» все время спрашивают. Что-нибудь неладно? Вы уверены, что дело в кассете, — может, просто давно не чистили головки?

— Один ваш постоянный клиент взял ее у вас два дня назад.

— И вы возвращаете вместо него? Если это было два дня назад, придется доплатить. Давайте посмотрим. — Он подошел к компьютерному терминалу и набрал кодовый номер, который значился на этикетке. — Уильям Хейбермен. Тут говорится, что это было три дня назад, а не два, так что он должен нам четыре доллара и девяносто центов.

Но вместо того чтобы полезть в бумажник, я спросил:

— Вам знакома именно эта пленка? Не сам фильм, а вот эта кассета?

— А она должна быть мне знакома?

— Фильм наполовину стерт, и на это место записан другой.

— Дайте-ка взглянуть, — сказал он. Взяв у меня кассету, он указал на ее угол: — Вот, видите? У чистой кассеты здесь перемычка. Если вы записываете что-то такое, что хотите сохранить, вы ее отламываете и тогда сделать по ошибке новую запись на эту кассету нельзя. Кассеты для коммерческого проката, вроде вот этой, выпускают сразу без перемычки, чтобы нельзя было их испортить, если нечаянно нажмешь на кнопку «запись», — клиенты это постоянно делают, такие уж они у нас умники. Но можно заклеить это место скотчем — и тогда пожалуйста. Вы уверены, что ваш приятель этого не делал?

— Вполне.

Он бросил на меня подозрительный взгляд, потом пожал плечами.

— Значит, он хочет другой экземпляр «Дюжины», да? Никаких проблем, на этот фильм спрос большой, и у нас есть несколько копий. Ну, может, не дюжина, пусть даже грязная, но достаточно.

Он потянулся за кассетой, но я остановил его руку.

— Дело не в этом, — сказал я.

— Да?

— Кто-то стер середину «Грязной дюжины» и записал вместо нее порнографический фильм, — сказал я. — И не просто обычную порнуху, а особо жестокую, с садизмом и насилием над несовершеннолетним.

— Не может быть.

Я покачал головой.

— Мне хотелось бы знать, как это туда попало.

— Ну еще бы, конечно, — сказал он и протянул руку к кассете, но тут же отдернул ее, словно боялся обжечься. — Клянусь, я тут ни при чем. Мы порнографии не держим — ни «Глубоко в горле», ни «Дьявола, сидящего в мисс Джонс», никакой такой грязи. Обычно в прокатных пунктах есть хотя бы несколько таких кассет — многие женатые пары любят для начала посмотреть что-нибудь эдакое, даже если они не из тех, кто шляется по грязным забегаловкам на Таймс-сквер[18]. Но когда я открывал свое дело, то решил, что ничего подобного у меня не будет. Я не желаю держать у себя такие вещи. — Он еще раз взглянул на кассету, но даже не дотронулся до нее. — Значит, как это могло сюда попасть — вот в чем вопрос, верно?

— Возможно, кто-то хотел переписать себе это с другой кассеты.