– А ты мины делать умеешь? – вдруг спросил он.

– Ставить умею, – ответил Мухтарыч. – А делать… Примитивную самоделку каждый дурак соберет. Вот на серьезную бомбу основательно учиться надо. У нас специалисты в каждом отряде были. Но это на крайний случай. Зачем их самим делать, если готовые есть? Самоуправляемые, с автоматическим выбором цели…

– Это как? – открыл рот молодой человек.

– А так: ты ее запрограммировал, как тебе надо, установил, и она лежит, ждет. Например, три машины пропустила, а под четвертой рванула! Или на все машины не реагирует, а подъехал черный БМВ – бум! Можно на вес и рост настроить, она сама нужного человека выберет…

– А если другой попадется с таким ростом?

Мухтарыч пожал плечами:

– На все воля Аллаха. Только ошибки в любом деле случаются. А чаще все правильно срабатывает.

Шамсутдин помолчал.

– Здорово, конечно. Только таких бомб ни у нас, ни у кафиров нету. Где их взять?

Про «умные мины» Мухтарыч только слышал на служебной подготовке, но сейчас изобразил такой вид, будто имел с ними дело постоянно.

– А мы с такими часто работали. И собирались поставлять их амиру Саббаху.

– Так может… Может, в наш отряд хотя бы штучек пять…

– Смотря что за отряд. Поставки сложного оружия согласовываются там. – Мухтарыч показал пальцем вверх. – Кому попало не дают.

– У отца уже двенадцать человек в группе. Правда, шесть молодых, как я…

– Этого мало, – покачал головой Мухтарыч. – «Умное оружие» дорогое. Его надо эффективно использовать. Поэтому давать его будут в большие, проверенные отряды. А у вас небось и специалиста-подрывника нет…

– Почему? Мой товарищ, Адлан, у своего дяди учится – тот не одну машину шайтанов в ад отправил…

Мухтарыч снова покачал головой.

– Это несерьезный разговор. Товарищ учится у дяди… Детский сад…

– Не забывай, что тебя могло уже не быть на этом свете! – насупился Шамсутдин. – Мы ведь спасли тебя…

Мухтарыч в третий раз покачал головой и со значением, нараспев произнес:

– «Ни одна душа не умирает, кроме как с дозволения Аллаха, в предписанный срок!» – И уже обычным тоном добавил: – Откуда это, знаешь?

– Из Корана, – кивнул молодой человек.

– Да, это действительно так… А из какой суры?

– Забыл, – смутился Шамсутдин. Он плохо знал Коран. – Но все-таки мы сделали тебе добро, и я прошу отплатить добром… Хотя бы одну штучку? А мы такой взрыв сделаем, что все на голову перевернутся! И говорить о нас начнут, и добровольцы к нам побегут…

– Не знаю. – Мухтарыч изобразил задумчивость. – Хотя я вам благодарен. Попробую, конечно. Но обещать не могу!

Некоторое время они молчали.

– Я вообще-то на юриста в Москве учусь, – гордо сообщил Шамсутдин. – На третьем курсе!

То ли ему хотелось произвести впечатление, то ли просто похвастался.

– И знаешь законы так же, как Коран? – усмехнулся Мухтарыч. – Как ты можешь учиться, если здесь воюешь?

Собеседник небрежно махнул рукой:

– Зачем мне их знать? Можно заплатить и получить оценку. Коран совсем другое дело… Муллу ведь не подкупишь, тут самому учить надо! Ничего, я когда-нибудь выучу…

– Как же ты госэкзамены сдавать думаешь?

– А деньги для чего? – засмеялся Шамсутдин. – Деньги все делают!

– Это верно. Кроме одного.

– Чего?

– Оживить они не могут.

– И что? – перестал смеяться молодой человек.

– Ничего. Просто так и есть.

– Ладно, пойду. Завтра еще поговорим. Ты не против?

– Нет, конечно! Мне же здесь скучно, – ответил Мухтарыч. – А за разговорами время проходит быстрее.

Прошла неделя. Относились к нему хорошо: Шамсутдин воспринимал «Султана» уже не как пленника, а как старшего товарища или даже наставника, расспрашивал о военном деле, о диверсиях, об оружии…

Отец всегда говорил с ним приказным тоном и не терпел возражений. А «Султан» держался уважительно, как с равным. Может, разница в общении и расположила Шамсутдина к мужчине, который был старше и опытнее, но не кичился этим. Конечно, это можно было объяснить зависимым положением пленника от вооруженного охранника, но Шамсутдин искренне верил, что причина не в этом, а в том, что сам он достаточно взрослый и умный, чем располагает к себе взрослого мужчину.

Мухтарыч рассказывал про нашумевшие в мире теракты – в общем-то общеизвестные факты, но Шамсутдин слушал с интересом: про некоторые он не знал, а если знал, интересовался подробностями. Больше всего его интересовало все, что касалось жизни за границей. Ведь дальше Москвы молодой человек никогда не был. А будущее в мечтах связывал именно с заграницей – все с той же Иорданией, например, или другими странами, но обязательно исламского мира.

Шамсутдин не только расспрашивал, но и отвечал: разговоры односторонними не бывают. Мухтарыча тревожило, что Шамсутдин не рассказывал ему об оживлении у федералов: ни прочесываний местности, ни перекрытий дорог, ни осмотры населенных пунктов… Как такое может быть?! Сбит литерный вертолет с совершенно секретной оперативно-боевой группой, а никто и не чешется! Ведь это повод для того, чтобы объявить КТО[14], поднять всю сеть информаторов и вывернуть район наизнанку! Почему же этого не сделано? Их курировал генерал Дединец – у него большие возможности, он искренне болел душой за группу, и он не мог бездействовать!

Мухтарыч терялся в догадках. Но пользу из разговоров с Шамсутдином он все же извлек, используя приемы оперативного разведопроса: Мухтарыч умел естественно задавать вроде бы ничего не значащие вопросы. Так, удалось выведать, что в Мохк-Мартановскую районную больницу доставили несколько человек, выживших после падения вертолета. Их круглосуточно охраняют – может, от нападения, а может, чтобы не убежали.

– Это твои друзья? – спросил молодой человек.

Мухтарыч пожал плечами.

– Кто знает? Может, они, а может, федералы. В вертолете были и те, и другие.

Но это известие его обрадовало: значит, не все ребята погибли. Но почему они под охраной? Погруженный в свои мысли, он не расслышал очередного вопроса.

– Султан, Султан, – повысил голос Шамсутдин. – Ты что оцепенел? Заснул, что ли?

– Голова закружилась, – ответил Мухтарыч. – Я же получил контузию…

– Тогда иди, ложись. Принести воды? Или еще чего-нибудь?

– Да нет, спасибо. Уже все прошло.

Мухтарыч чувствовал, что Шамсутдин относится к нему хорошо. Правда, все требования отца в части охраны соблюдал неукоснительно: без присмотра не оставлял, близко не подходил, оружие, будто невзначай, держал наготове.