— Такое тоже не исключено, — согласился сыщик и глянул на список. — Кто после миссис Джойси?

Малкольм угрюмо сказал:

— Та женщина, с которой вы меня так искусно сфотографировали по поручению, как вы ее назвали, миссис Джойси.

Брови сыщика медленно поползли вверх:

— Госпожа Алисия Сандвэйз? Если не ошибаюсь, с двумя маленькими мальчиками?

— Мальчикам сейчас тридцать пять и тридцать два года, — сказал я.

Вест вздохнул.

— Да. Как я уже сказал, я только недавно просматривал свои записи. Я не сообразил, что… э-э… Ладно, значит, жена номер три — госпожа Алисия Пемброк. А ее дети?

Малкольм рассказал:

— Двое мальчиков, Жервез и Фердинанд. Я по всей форме признал их своими сыновьями, когда женился на их матери. Они теперь носят мою фамилию. Потом у нас родилась маленькая Сирена, — его лицо разгладилось, — ради нее я мирился с причудами Алисии последние несколько лет, пока мы были вместе. Алисия была чудесной любовницей, но совершенно кошмарной женой. И не спрашивайте меня почему. Я ни в чем ей не отказывал, позволял вытворять с моим домом все, что ей заблагорассудится, но в конце концов ей уже ничем нельзя было угодить. — Малкольм пожал плечами. — По бракоразводному контракту она получила немалое содержание, но осталась такой же злобной. Я хотел оставить у себя малышку Сирену… но Алисия завопила, что мальчишки мне не нужны, потому что они-де незаконные. Она добилась в суде, чтобы мне не отдали Сирену… Она настроила всех детей против меня. — Так постепенно открылась старая обида и боль отца. — Сирена собиралась переехать ко мне, после того как погибла Куши, но в этом не было необходимости — там была Мойра. Когда убили Мойру, она снова предлагала свою помощь. Вот какая моя Сирена. Она, конечно, хорошая девушка, только Алисия сбивает ее с толку.

Норман Вест после паузы, которая могла означать сочувствие, а могла — и нет, записал под именем Алисии:

«Жервез, незаконнорожденный, впоследствии усыновлен.

Фердинанд, то же.

Сирена, рождена в браке».

— Они женаты? — уточнил Вест.

— Жену Жервеза зовут Урсула, — ответил я. — Я не очень хорошо ее знаю, потому что встречал их обычно вдвоем и разговаривал со мной всегда Жервез. У них, как и у Томаса, две маленькие дочери.

Вест записал.

— Фердинанд был женат дважды, оба раза на восхитительных красотках, которые сменили одна другую очень быстро. Первая, американка, вернулась в Штаты. Вторая, Дебора — ее обычно называют Дебс, — до сих пор с ним. Детей у них пока нет.

Вест записал и это.

— Сирена не замужем.

Сыщик подвел итог очередной части списка:

— Итак, здесь у нас жена номер три, Алисия Пемброк. Ее дети: Жервез, женат на Урсуле, две маленькие дочери. Фердинанд, нынешняя жена — Дебс, детей нет. Сирена, не замужем… э-э-э… может быть, жених? Любовник?

— Не знаю, — сказал я. Малкольм тоже не знал.

— Хорошо, — сказал Вест. — Жена номер четыре?

Ненадолго наступила тишина. Потом я сказал:

— Куши. Она умерла. У нее было двое близнецов. Один погиб вместе с ней в автомобильной катастрофе, второй получил тяжелую мозговую травму и сейчас живет в интернате.

— О… — на этот раз в его голосе прозвучало искреннее сочувствие. — А пятая жена, госпожа Мойра Пемброк? У нее были дети от предыдущих браков?

— Нет, — ответил Малкольм. — Ни предыдущих браков, ни детей.

— Хорошо. — Вест старательно записал все на листке. — Значит, три бывших жены… кстати, ни одна из них не вышла замуж во второй раз?

Я ответил с легкой улыбкой:

— В таком случае они лишились бы содержания, которое выплачивает отец. А Малкольм платит очень щедро. Так что выходить замуж для них совсем не выгодно.

— Все они могли бы повыходить замуж, — проворчал Малкольм. — Если бы не были такими стервами.

Вест продолжил:

— Так, дальше… шесть сыновей, две дочери. Четыре невестки, один зять. Внуки… все слишком маленькие. Еще один сын-инвалид и господин Ян. Всего нужно проверить четырнадцать человек. Это займет по меньшей мере неделю. Возможно, даже больше.

— Пожалуйста, постарайтесь побыстрее, — попросил я. У сыщика был такой усталый вид, что он едва ли был готов прямо сейчас приступить к выполнению этого несомненно трудного и объемного задания.

— Могу ли я объяснять им, с какой целью провожу это расследование? — спросил он.

— Да, черт возьми, расскажите им все, — решительно сказал Малкольм. — Если это, не дай Бог, кто-то из них, он может испугаться и отказаться от своих планов. Только не говорите им, как меня найти.

Я просмотрел список. Трудно было представить, что кто-нибудь из них мог решиться на убийство, но проклятая жадность подчас заставляет вполне здравомыслящих людей совершать непредсказуемые поступки. Да кого угодно… Я слышал про случай, когда двое родственников пробрались в комнату к старушке, которая только умерла, скатали и унесли единственный ковер, оставив покойницу лежать в пустой комнате. Они так спешили, чтобы раньше других наследников прибрать к рукам пожитки, оставшиеся после старушки. Невероятно, подумал я тогда. Племянница этой старушки, которая каждую неделю убирала мою квартиру, была ужасно возмущена этим поступком. Но вовсе не из-за тетушки. «Почти новый ковер! — с негодованием объяснила она. — Единственная приличная вещь во всем доме. Он должен был достаться мне! Теперь мне его уже не видать…»

— Мне нужны их адреса, — сказал сыщик. Малкольм махнул рукой:

— Ян, наверное, знает. Пусть напишет.

Я послушно раскрыл чемодан, достал свою записную книжку и переписал на листок адреса и телефоны. Потом вынул пачку фотографий и показал Весту.

— Может быть, они вам пригодятся? Если хотите, я дам их вам на время, только, пожалуйста, потом верните.

Сыщик просмотрел их одну за другой. Я знал, что, если он действительно хороший сыщик, по фотографиям он сможет уловить основные черты характера каждого. Я любил фотографировать. Больше всего мне нравилось делать портретные снимки. И всегда, когда семейство собиралось вместе, я брал с собой фотоаппарат. Кроме всего прочего, мне было чем заняться на этих посиделках. С некоторыми из родственников я не очень любил общаться, а фотоаппарат давал повод свободно переходить от одной группы к другой.

Если и было на всех этих фотографиях что-то общее, так это выражение неудовольствия или досады. Или печали. Только Фердинанд бывал веселым и безмятежным, но даже на его лице это выражение появлялось не так уж часто. И Дебс, его вторая жена, великолепная блондинка ростом выше своего мужа, всегда смотрела на мир с легким изумлением, как будто не могла поверить своим глазам, еще не озлобленная неудачами и разочарованиями.