Мне удалось запечатлеть характерный надменный взгляд задиры Жервеза. Эту фотографию, так ярко отражавшую его сущность, показывать ему я не собирался. Урсула смотрела нерешительно потупившись и немного печально, как будто думала, что не может даже сфотографироваться без позволения мужа.

Беренайс, жена Томаса, смотрела прямо в камеру с оттенком неодобрения, самоуверенная и ехидная, безжалостная по отношению к мужу. Томас, на шаг позади нее, казался суетливым и испуганным. На другом снимке Томас один, на лице — скупая улыбка, плечи безнадежно опущены, в глазах — отчаяние.

Вивьен, Джойси и Алисия, три ведьмы, непохожие внешне, но с одинаковым выражением на лицах. Я снял их в тот момент, когда они, не зная, что их фотографируют, с неодобрением смотрели друг на друга.

Алисия, напыщенная и манерная, все еще укладывала волосы в девичью прическу — собирала их на самой макушке лентой с бантом, из-под которой на плечи спускался целый каскад густых каштановых кудряшек. Хотя сейчас ей было под шестьдесят, она выглядела значительно моложе собственного сына Жервеза. Она могла бы показаться довольно привлекательной, но ее портило неприятное кислое выражение на лице и недовольно поджатые губы.

Алисия была неплохой матерью для меня те семь лет, когда жила в доме Малкольма. Она заботилась о том, чтобы я был прилично одет и накормлен, обходилась со мной так же, как со своими собственными сыновьями, Жервезом и Фердинандом. Но мне никогда не пришло бы в голову искать у Алисии совета или утешения. Она не любила меня, как и я ее. И после ее развода с отцом разлука никого из нас не огорчила. Мне не понравилось, что она потом сделала с Жервезом, Фердинандом и Сиреной, накрепко вбив им в головы свою собственную досаду и злость на Малкольма. Я, безусловно, предпочел бы, чтобы мои братья и сестры относились ко мне по-дружески, точно так же и Малкольм хотел бы, чтобы дети любили его и уважали. Спустя добрые двадцать лет жгучая ненависть Алисии не утихла и по-прежнему заставляла страдать всех вокруг.

Фото Сирены было годичной давности. Занятия аэробикой тогда еще не согнали с ее тела все приятные выпуклости, и она не выглядела такой тощей, как сейчас. Волосы, светло-русые в детстве, немного потемнели. У Сирены была современная короткая стрижка, из-за которой она выглядела значительно моложе своих двадцати шести. Длинноногий Питер Пэн, не желающий взрослеть, женщина-подросток, которая говорит «мамочка и папочка», с ненасытными аппетитами в одежде. Я задумался на мгновение, были ли у нее мужчины, и с легким удивлением понял, что попросту не знаю и тем более не могу сказать.

— Очень интересно, — сказал, глядя на меня, Норман Вест. — Снимки могут мне очень пригодиться.

Он разложил их на столике и выбрал два или три.

— Кто это? Вы не надписали на обороте их имена, как на остальных.

— Это Люси и Эдвин, а это — Дональд и Хелен.

— Благодарю вас. — Мелким аккуратным почерком он написал пояснения.

Отец протянул руку за снимками, которые Вест пододвинул к нему. Малкольм внимательно все просмотрел и вернул сыщику.

— Не припомню, чтобы видел их когда-нибудь раньше, — сказал он.

— Они все сделаны меньше трех лет назад.

Он открыл рот и снова закрыл. И посмотрел на меня так, будто я ни с того ни с сего ударил его кулаком под ребра.

— Что ты о них думаешь? — спросил я.

— Дети выросли.

Норман Вест устало улыбнулся и сложил вместе фотографии и свои записи.

— Ну что ж, господин Пемброк, я, наверное, начну. — Сыщик встал и немного покачнулся, но, когда я шагнул к нему, чтобы поддержать, он отвел мою руку. — Недоспал. — Стоя он выглядел даже более изнуренным. Кожа была такой серой и бледной, что казалось, он насквозь пропитался этим серым оттенком. — Завтра с утра я в первую очередь займусь семейством Пемброк.

Было бы жестоко настаивать, чтобы он начал расследование сегодня же, но не могу сказать, что меня устраивала эта задержка. Я предложил сыщику еще бокал шампанского и легкий обед, он отказался. Тогда я проводил его до выхода и посадил в такси. Вест рухнул на сиденье машины, как тряпичная кукла.

Когда я вернулся в номер, Малкольм заказывал водку и красную икру. Я начал уже понемногу привыкать к такой роскоши. Сделав заказ, отец развернул «Спортивную жизнь» и показал пальцем на одну из колонок.

— Здесь говорится, что в это воскресенье в Париже будут скачки Триумфальной Арки.

— Да, я знаю.

— Так давай поедем туда.

— Хорошо.

Малкольм рассмеялся.

— Мы можем неплохо поразвлечься. Здесь есть список участников.

Я посмотрел, куда он показывает. Это было букмекерское объявление с указанием предварительной стоимости лошадей до и после скачек.

— Я могу купить какую-нибудь из этих лошадей? — спросил Малкольм.

— Э-э-э… Ты имеешь в виду — сегодня?

— Конечно. Какой интерес покупать лошадь после скачек?

— Ну…

— Нет, что ты! Победитель будет стоить миллионы, остальные пойдут за гроши. Вот до скачки — это да!

— Не думаю, чтобы хоть одна из них продавалась, — заметил я. — Но можно попытаться. Сколько ты готов на это потратить? Фаворит выиграл дерби в Эпсоме — это значит, он может стоить около десяти миллионов фунтов. Но тебе придется предложить гораздо больше, чтобы они согласились продать его сейчас.

— Хм… А что ты думаешь об этой лошади?

Я проглотил один-другой изумленный вздох и сказал с невозмутимым видом:

— Это отличный конь, но он совсем недавно участвовал в очень изнурительных скачках. Не думаю, что он успел полностью восстановить силы. Я не делал бы на него ставку на этот раз.

— А раньше ты ставил на него? — с любопытством поинтересовался Малкольм.

— Да, когда он выиграл дерби. Но он и тогда был фаворитом.

— Так кто же, по-твоему, победит в Триумфальной Арке?

— Ты серьезно?

— Конечно, серьезно!

— Одна из французских лошадей, Мейер Be.

— Мы можем ее купить?

— Никакой надежды. Ее владелец влюблен в своих лошадей, он предпочтет победу на скачках выгодной сделке. Кроме того, он очень богат.

— Как я, — просто сказал Малкольм. — Я не могу не делать деньги. Раньше это меня увлекало, теперь переросло в привычку. Но, ты знаешь, эта история с Мойрой потрясла меня. Меня как громом поразила мысль, что, может быть, у меня чертовски мало времени, чтобы, оставаясь здоровым и сильным, наслаждаться жизнью. Всю жизнь я делал деньги и скопил приличное состояние, и для чего?! Чтобы мои проклятые наследники убили меня из-за этих чертовых денег? Оставим эти страсти для грустных романов. Ты купишь мне хорошую лошадь на эти воскресные скачки, мой мальчик, и мы с тобой поедем и будем во весь голос вопить на трибунах.