Но ситуация немного выправляется, когда они отправляются к озеру. Это цель, которую он держал в голове с тех пор, как покинул Зимбабве. Все, что он когда-либо слышал о Малави, это то, что почти половину этой страны покрывает длинный водный массив.

Он видит себя несколькими днями позднее в Кейп-Маклире стоящим на берегу и глядящим на озеро в изумлении, словно не может поверить в существование такой красоты. Свет играет на отражающей его поверхности, белокурые горы кажутся почти бесцветными по сравнению с густой синевой воды, кучка островов виднеется в километре от берега. Мимо проплывает деревянное каноэ, своими совершенными контурами напоминающее иероглиф.

С каждым днем его восхищение лишь возрастает. Вода гладкая и теплая, в ней приятно плавать, под поверхностью стаи ярких разноцветных тропических рыб, делать нечего, кроме как греться на солнышке, лежа на песке, и наблюдать, как рыбаки чинят сети. Все здесь происходит неспешно, размеренно, тишину изредка нарушает лишь звук мотора случайной машины, доносящийся с грунтовки, что пролегает подальше от берега.

Даже местные жители занимают свое законное место в этой версии рая, они с радостью бросают все дела, если их зовут приезжие иностранцы, и везут их на рыбалку или по вечерам готовят для них еду на берегу и убирают за ними, когда те уходят. Они охотно довезут вас на лодке до островов за ничтожную плату, равняющуюся стоимости стакана прохладительного напитка, или пробегут несколько миль по горячему песку, чтобы привести вам знаменитого малавийского коба[6], и даже вырежут для вас из дерева трубку, чтобы вы покурили ее дома. А когда в них нет нужды, они просто сливаются с окружающим пейзажем, возвращаясь к своим повседневным обязанностям и обозначая свое присутствие лишь мирным дымком, вьющимся над хижинами, в которых они живут.

Лишь человек холодный и твердокаменный сердцем не поддастся таким искушениям. Идея путешествия, ухода — это попытка обмануть время, попытка, большей частью тщетная, но только не здесь, где тихие волны набегают на берег также, как набегали испокон веков, где ритмы повседневной жизни диктуются общими ритмами природы, например восходами и заходами солнца и луны, где осталось что-то от мифологического места, существовавшего до того, как история пришла в движение и начала тикать, словно бомба с часовым механизмом. Кажется, что здесь ее легко остановить и больше не приводить в движение. И действительно, многие именно так и поступают. Стоит совершить небольшую прогулку, и вы увидите там и сям на берегу группы людей, которые не двигаются с места месяцами. Поговорите с ними, и они расскажут вам о себе: Шила из Бристоля, Юрген из Штутгарта, Шломо из Тель-Авива… Они живут здесь уже полгода, год, два… У всех них вид людей, пребывающих в летаргии или под кайфом. Это лучшее в мире место, оставайтесь! Сами увидите, здесь можно жить почти задаром, на те гроши, что вам изредка присылают из дому. Мы, конечно, когда-нибудь вернемся, но еще не сейчас.

И спустя день, два, три начинает сказываться мощное действие инерции, уже кажется, что усилие, требуемое для пути от своей комнаты до воды, это предел того, на что ты способен. Плавать, спать, курить. Люди, с которыми он сюда приехал, не могут поверить в свою удачу. Для них это и есть настоящая Африка, та, искать которую они и прибыли из Европы, а не та фальшивая и дорогая, какую преподносят на водопаде Виктория, или опасная, пугающая, которая пыталась причинить им вред, когда они ехали на поезде. В этом же месте каждый из них пребывает в центре Вселенной и в то же время нигде. Безусловно, именно это и означает духовную полноту — они переживают некий религиозный опыт.

Поначалу и он принимает в этом участие. Посмотрите на него, вот он лежит на пляже, потом встает, бредет к воде поплавать. Позднее, когда становится слишком жарко, возвращается в свою комнату поспать или укрывается в баре, чтобы выпить. Когда собравшиеся там начинают балдеть, передавая сигарету по кругу, он попыхивает вместе со всеми, лицо его расслабляется, на нем появляется та же одурманенная улыбка, от которой все вокруг выглядят глуповато. Он предается гедонизму наравне с остальными. Ближе к вечеру в компании болтающих и смеющихся как старые друзья спутников идет на вырубку за деревней, где какой-нибудь бородатый бродячий хиппи предлагает им полетать на планере на закате. Хотя ему не хочется летать, он видит, как парит в долгом извилистом, петляющем круизе над озером Ричард, и состояние приятной подвешенности в маленьком воздушном аппарате придает ему в последних лучах света некую нереальную невесомость.

Но правда в том, что даже в самые первые дни такого сибаритства ему не дает покоя червячок непоседливости, который живет в нем постоянно. Никакая жара и никакое количество марихуаны не могут полностью подавить его беспокойство. Он стоит особняком от группы, он наблюдатель. Они уже достаточно много времени провели вместе, чтобы между ними установились и развились приятельские связи. У всех появились клички, все много шутят и смеются. Между Ричардом и ирландкой вспыхнул роман, однажды вечером на пляже он замечает, как они все ближе придвигаются друг к другу, искоса наблюдают друг за другом и обмениваются игривыми улыбками, а вскоре удаляются в расположенную ближе других к берегу комнату Ричарда, после чего появляются вновь, лучезарно сияя. Все это трогательно и радостно, но он здесь лишний, он держит дистанцию между собой и остальными, несмотря на все их дружелюбие. Однажды, когда все направляются на берег, он слышит у себя за спиной, как одна из шведок спрашивает датчанина: нравится вам Южная Африка? А тот отвечает, страна была бы прекрасной, если бы только южноафриканцы не были такими задницами. Тут все вспоминают о его присутствии, и воцаряется тишина. Из всей компании только он один улыбается, правда внутренне.

Однажды кому-то из них приходит в голову замечательная идея: давайте наймем лодку и на весь день отправимся вон на тот остров. Одного из местных жителей подряжают доставить их туда за небольшую плату, причем толстый англичанин еще и торгуется с ним, чтобы тот разрешил им пользоваться для подводного плавания своей маской, ластами и дыхательной трубкой. Это были вещи из того немногого, чем владел абориген. По дороге на остров он рассказал о том, что копит деньги, чтобы поступить в медицинский институт, хочет стать врачом. Это был молодой человек двадцати трех лет от роду, с широким приветливым лицом и телом, коричневым и упругим от рыбалки, которой он зарабатывал на жизнь. Никому другому из их компании не было интересно разговаривать с ним, поэтому только мне, уже на острове, он рассказал, как местные жители выходят на ночной лов, проделывая на веслах много миль до глубоких вод в самом центре озера, как на носу каждой лодки горит факел, как гребут на рассвете назад, груженные пирамидами рыб.

— Не возьмете ли меня как-нибудь с собой, мне бы хотелось это увидеть.

— Да, конечно, возьму.

Сквозь стекло маски дно озера представляется поверхностью чужой планеты, на освещенной солнцем глубине гигантские глыбы громоздятся друг на друга, сияющие рыбы плавно скользят или мечутся стрелами, как птицы. День тянется долго, вяло, и все рады влезть наконец в лодку, которая доставит их обратно. Но наш кормчий озирается в тревоге. Что случилось? Нет одной ласты. Приезжие вздыхают и болтают, сидя в лодке, а я тем временем вылезаю, чтобы помочь ему в поисках. Для этого человека цена одной ласты, вероятно, равна неделе или даже двум рыболовецкого труда. Мы ищем на мелководье, в расщелинах скал.