Следуя за ней по длинному, отделанному мраморными панелями коридору, Эйдриан, указав на ее одежду, полюбопытствовал:

— Вы собираетесь прокатиться верхом?

— Мои гости не раньше чем через час спустятся к завтраку. У меня есть свободное время, и я хочу им воспользоваться.

— Позвольте мне составить вам компанию?

— Мне не нужен ангел-хранитель. Во владениях Эвердонов мне ничто не угрожает.

Впрочем, она и не отказалась впрямую от его общества, поэтому он проводил ее до конюшни и распорядился насчет своей лошади. Ее уверенность в собственной безопасности была поколеблена. Не стоит забывать, что герцог тоже умер на земле Эвердонов.

Наблюдая, как герцогиня садилась в седло, он поймал себя на мысли, что его привлекает не только обеспечение безопасности взбалмошной дочери аристократа, но и сама дочь.

Миновав сад, что простирался за домом, они пустили своих лошадей через большой ухоженный парк. София остановилась на вершине холма и посмотрела вниз, где подле небольшой часовни располагалось фамильное кладбище. Недавно построенный маленький мраморный склеп возвышался среди прочих скульптурных сооружений.

— Простите меня, герцогиня, — извинился Берчард. — Мне следовало догадаться, что вы захотите заехать сюда.

— Вообще-то я отправилась на прогулку и не собиралась молиться на могиле отца, — призналась она, глубоко вздохнув.

Эйдриан отвел свою лошадь в сторону. Может быть, София не произносила молитв, но то, что происходило с ней, походило на выражение скорби.

Он наблюдал за ее серьезным видом, спрашивая себя, о чем она молится. Он заметил, что, как и ее другие траурные туалеты, наряд для верховой езды отличался старомодностью и наверняка принадлежал к тем временам, когда умер ее брат Брэндон.

Эйдриан вспомнил ту громадную массу одежды, поразившую его в гардеробной ее парижского дома. Ее пристрастие к туалетам скорее подходило женщине, которая никогда не показалась бы в вышедшем из моды платье. Он ожидал, что у нее есть модистки, готовые трудиться всю ночь, чтобы на следующий день она могла появиться в соответствующем виде.

Но постепенно Эйдриан пришел к заключению, что ее мало беспокоила одежда. Хождение по модным магазинам просто развлекало ее, как салоны и вечеринки. Все ее поведение в Париже подчинялось одной цели — отвлечь себя от чего-то. Что говорил Чарлз о той ночи, когда она узнала о смерти, отца? Как будто она поняла, что больше не сможет прятаться.

Сложная женщина. Интересная женщина, сочетающая в себе силу и удивительную ранимость. Прячет боль за постоянной веселостью. Маска фривольности предусмотрительно скрывает подспудные слои.

София резко развернула лошадь и пустила ее в галоп. Эйдриан поспешил следом.

Казалось, она стремилась поскорее удалиться от дома, словно за ней гнались демоны, настигая ее своими тенями. Когда они въехали в запущенную часть парка и дворец скрылся из виду, она наконец остановила лошадь рядом с большим камнем, использовав его, чтобы соскочить на землю. Эйдриан тоже спешился, и они пошли рядом по залитой солнцем тропинке. Воздух был напоен ароматами пробуждающейся после зимы природы.

Постепенно она становилась оживленнее.

— Вы думаете, я такая бессердечная, что не посещаю его могилу?

— Он отдалил вас от себя. Смерть не всегда примиряет…

— Особенно если учесть, что для меня он все еще жив. Его тело лежит в каменной гробнице, но я еще больше чувствую его давление, нежели год назад. — Она печально улыбнулась. — Я рассчитывала, что он произведет на свет еще одного сына. Я не оставляла своей надежды. Так же как и он. Тем не менее выяснилось, что на всякий случай он строил планы насчет меня и Джеральда и даже позволил узнать о них другим.

— Ничего удивительного, типичное поведение для отцов, желающих подобрать пару для своего чада, особенно если чаду предстоит стать герцогиней.

— Я сомневаюсь, что Джеральд видит во мне герцогиню. Для него я всегда останусь маленькой строптивой девчонкой.

— Вы? Строптивая? Мне так не кажется.

Она рассмеялась с тем дружеским расположением, которое чувствовала с первой встречи.

— Вы давно знаете Стидолфа? — поинтересовался он.

— С десятилетнего возраста. С тех пор, как его мать вышла за моего покойного дядюшку, брата моего отца. Это был ее второй брак. Джеральд учился в Оксфорде. Через несколько лет он поступил в армию, и я больше никогда не видела его. Но папа всегда благоволил к нему. Он стал ему как сын, как вы для Веллингтона.

— Веллингтон вряд ли думает обо мне как о сыне. Я полезен ему, вот и все. И вы удрали в Париж, чтобы избежать брака?

— Это одна из причин…

— Но почему вы не вышли за кого-то другого?

— А никого другого не было. Папа отличался деспотичностью, а я нелюдимостью, оттого я так и не вышла в свет. Когда пришло время — мне тогда исполнилось семнадцать, — умерла моя матушка. Тот сезон мы соблюдали траур. — Она вздохнула. — А потом вмешались другие обстоятельства. Я думаю, отец был рад. Он не одобрял браков с кавалерами, встреченными на лондонских балах, и считал, что выбор всегда должен оставаться ним, как и каждая иная деталь моей жизни.

— Я знал вашего отца только как политика, но могу понять, насколько его привычка руководить могла отзываться жестокостью в семье.

— Мой отец был властным, холодным человеком, слишком сознающим свою значимость. Он и с моей матерью обращался плохо. Мы с братом представляли для него возможность, которой можно воспользоваться. Он лепил Брэндона по собственному образцу и затем ворчал, когда естественная натура брата брала свое. Он мог проявлять неописуемую жестокость.

София в волнении выпалила это признание. Все ее тело напряглось, словно ее заковали в невидимый панцирь, способный защитить ее от уже ушедшего навсегда человека. Даже ее пальцы, держащие поводья, побелели.

— Мужчины такие, какие есть, герцогиня. И по сути своей они редко меняются. Даже если и захотят. Ваш отец, возможно, думал, что все его деяния направлены на благо семьи.

— Он думал, что делает все во имя Эвердонов. Впрочем, я не удивляюсь, что вы защищаете его. Вы ведь считались его человеком.

— По предложению Веллингтона я был членом парламента от его округа.

— Я очень хорошо сознаю, в чем первооснова вашей лояльности, мистер Берчард. Наша семья заслуживала большего. Нам так не хватало понимания и любви, мы знали лишь критику и вечные нравоучения отца — пэра королевства.

Ее полные обиды слова пронзили его сердце. Он понимал ее гораздо лучше, чем хотел бы. Только общий опыт может родить такое понимание. И хотя он давно примирился со своим печальным детством, ее несчастья трогали его не меньше.

Поделившись воспоминаниями о своем отце Алистэре, она тем самым оживила его собственные воспоминания о Динкастере.