Она не стала бы утверждать, что недолюбливала Джеральда. Он был очень славный и, насколько ей известно, не обладал вредными привычками. Высокий и стройный, он ранние годы провел в армии, которая придала его фигуре силу и уверенность. Ей нравилось его лицо: мягкость правильных черт в сочетании с сильными скулами, а его скромный костюм и короткие каштановые волосы говорили об уравновешенности привычек и вкусов.

В нем не замечалось ничего отталкивающего. Возможно, он немножко туповат и чуть-чуть более ортодоксален, чем хотелось бы. Правда, его чрезмерное увлечение властью и богатством настораживало, но большинство женщин, несомненно, считали его достойной партией.

Тогда почему же от одного упоминания о браке с Джеральдом у нее холодела кровь? Она рассматривала его с порога, и сверхъестественное сходство с ее отцом внезапно все объяснило. Она поняла ответ. Брак с Джеральдом был бы для нее равносилен браку с ее собственным отцом.

Он стоял точно как ее отец. Да и походка такая же, как у отца. Она вдруг поймала себя на мысли, что он перенял и манеру герцога говорить. Многозначительные паузы. Неопровержимый сарказм, который вызывал дрожь. Среди людей, у которых Джеральд пытался снискать расположение, герцог являлся главной фигурой.

Ему сверхъестественно везло во всем. В некотором роде Джеральда можно назвать более полноправным отпрыском герцога, чем его собственного сына Брэндона, и, очевидно, даже больше, чем ее. Джеральд методично трудился над собой, стараясь во всем добиться сходства с герцогом. И преуспел настолько, что когда Алистэр Роли смотрел на него, он видел в нем себя в молодости. Теперь понятно, почему отец покровительствовал Джеральду и хотел, чтобы через нее он унаследовал титул, что означало в некотором роде продолжение его собственной жизни после смерти.

Услышав шаги кузины, он повернулся. Какую-то долю секунды Джеральд колебался, как будто еще не решил, как вести себя с ней — как страдающий обожатель или воскресший Алистэр Роли?

— Я многое передумал, София, но ваш отказ поговорить со мной с глазу на глаз задевает мое самолюбие.

— Я должна была уделить внимание гостям, Джеральд.

— Когда вы хотите, то зачастую спокойно игнорируете их.

— Вы правы, но игнорировать их из-за вас я бы не хотела.

— Своевольна, как всегда. Не сомневаюсь, что время, проведенное в Париже, только усилило ваши наклонности, не делая вам чести.

— Обстоятельства диктуют, что быть таковой — желание герцогини, коей я теперь являюсь. И мне подобный факт доставляет удовольствие.

— Вы абсолютно ясно продемонстрировали свои качества вчера, когда говорили с его величеством. Ваше упрямство не поддается описанию.

— Джеральд, за последние полминуты вы успели сделать мне три замечания. Вам не кажется любопытным, что мое упрямство проявилось в ответ на предложение короля относительно нашего брака?

Его лицо приобрело более мягкое выражение.

— Простите меня. Мое удивление вашей позицией заставило меня забыться.

— Вы вашим самобичеванием выдали себя, и я рада, что вы показали свое подлинное лицо. Не могу понять, почему моя позиция удивляет вас? Я не забыла, как при жизни отец заставлял меня выйти за вас. И вы ожидали, что теперь, когда он умер, я потерплю такие предложения от Веллингтона и вас? Он умоляюще протянул к ней руки и улыбнулся:

— Нет, нет, нет — плохое получилось начало! Я все испортил…

— А я думаю, хорошее, — возразила она. — Я боялась, что мы будем притворяться не один час.

Он, видимо, решил, что умоляющее обожание будет лучшей тактикой, и жестом указал на диван:

— Пожалуйста, посидите со мной, София. Я хочу узнать все, что произошло с вами.

Она считала, что отказ будет продолжением конфронтации, с которой лучше покончить. Годы упорной работы над собой научили ее вежливо добиваться успеха, и она заставила себя присесть на краешек дивана.

Джеральд устроился рядом. Взгляд его пронзительных карих глаз с годами стал тверже, но выражение умиротворения немного притупляло их жесткость.

— Вы выглядите великолепно. Зрелость вам к лицу, — польстил он.

София выглядела ужасно, и знала это. Правда, она немало потрудилась, чтобы добиться такого вида для всех и для него. Он никогда не находил ее привлекательной, даже в молодости, когда, казалось, сама природа давала шанс. Однажды она подслушала его слова, тогда ей исполнилось только семнадцать, он обсуждал ее непривлекательность с приятелем.

— Вы имеете в виду возраст. Считаете, я становлюсь похожа на старую деву?

Он притворился взволнованным.

— Я счастлив и благодарен, что вы так и не вышли замуж.

Она прикидывала, не рассказать ли ему историю о существовании таинственного мужа. Но гордость остановила ее. Ей не нужна история о таинственном супруге, чтобы сбежать от Джеральда. Раньше она была юной и ранимой. Ей не подобает унижаться до явной лжи.

— В Париже я вела изумительную жизнь, подходящую одинокой богатой женщине. Если сравнивать с замужеством, то оно явно проигрывает.

— Мне говорили, что вы играли ведущую роль в артистических кругах. Вам, наверное, там очень нравилось?

— Да, очень. И более того, такая жизнь расширяет кругозор. И волнует… а временами просто очаровывает… Париж всегда жил свободнее, чем Англия, но в артистической среде совершенно особый стиль поведения. — Она видела, что он готов наброситься на нее с бранью, но пока сдерживал себя.

— Но, слава Богу, вы вернулись домой. Значит, с прошлым покончено, — подытожил Джеральд.

— Господи, Джеральд! Что я слышу, неужели прощение? Вы готовы забыть и никогда не вспоминать все мои неблагоразумные поступки? Все прегрешения?

— Конечно, моя дорогая.

— То есть моя репутация безупречна? Все забыто?

— Конечно.

— А как же мои юные обожатели, Джеральд? Вы готовы забыть и их тоже? Отец знал все о Париже. Наверняка он рассказывал вам.

— Он предупреждал, что к моменту заключения нашего брака вы можете обладать большим опытом, чем хотелось бы.

— Какое милое заключение! Так, значит, он собирался разрешить проблему со мной и руководить вашими действиями?

Джеральд покраснел до ушей.

— Я надеюсь, мы больше никогда не будем говорить на подобную тему. Она по меньшей мере неделикатна.

— Но вы хотели жениться. Вы никогда не задумывались, что вас ждет? Никогда не ревновали? До конца нашей жизни вы намеревались не спрашивать меня о Париже, как и не собирались бросить обвинения мне в лицо? Мой отец никогда не смирился с моим бегством, и, думаю, вы тоже. Я подозреваю, есть мужчины, которые могли бы смириться, но вы не из их числа.

— Я могу понять, что вы можете опасаться моего гнева по поводу Парижа. Значит, в нем причина вашего вчерашнего отказа? Я обещаю, София, что никогда не спрошу вас о ваших любовниках и не буду укорять вас прошлыми романами. Вы верите мне?