В этот момент кинодокументалистка начала искать для себя надежные контакты — тех, кто мог бы помочь ей подтвердить подлинность таких заявлений. В Нью-Йорке она консультировалась с Американским союзом защиты гражданских свобод (ACLU). За обедом в Вест-Виллидж, на Манхэттене, она побеседовала с обозревателем Washington Post Бартоном Геллманом. Будучи экспертом по вопросам национальной безопасности, Геллман решил, что информация неизвестного источника представляется достоверной. Но он повел себя немного уклончиво. Тем временем неизвестный корреспондент сообщил, что хотел бы также привлечь Гленна Гринвальда.

Вернувшись в Германию, Пойтрас вела себя очень осторожно, поскольку имелись небезосновательные опасения, что американское посольство в Берлине ведет за ней наблюдение. Во время работы над последним фильмом своей документальной трилогии Пойтрас связывалась с Джулианом Ассанжем, непримиримым врагом официального Вашингтона, который с лета 2012 года скрывался в эквадорском посольстве в Лондоне. Учитывая то, с какими людьми поддерживала отношения, и массу других причин, она наверняка представляла интерес для американских сил безопасности и могла не сомневаться, что ее контакты с кем бы то ни было через любые традиционные средства связи будут проверяться и отслеживаться. Телефоном точно пользоваться было нельзя; электронная почта — тоже средство крайне ненадежное. Как же она могла связаться со своим другом Гринвальдом и рассказать об этом загадочном корреспонденте?

Нужно было как-то устроить личную встречу. Другого выхода попросту не было. В конце марта Лаура Пойтрас возвратилась в Штаты. Отсюда она направила Гринвальду сообщение, предлагая встретиться лично, причем без какой-либо электроники.

Гринвальд как раз собирался лететь в Нью-Йорк, чтобы выступить в Совете по американо-исламским отношениям (CAIR), мусульманской организации гражданских прав. Они встретились в вестибюле отеля «Мариотт» в Йонкерсе, где остановился Гринвальд. Это было малообещающее, просто «ужасное» место встречи, которому предстояло стать первым этапом самой крупной утечки в истории американской разведки.

Пойтрас показала Гринвальду распечатки двух электронных сообщений. Она не знала, что неизвестный корреспондент ранее уже пытался выйти непосредственно на Гринвальда. Можно ли было ему доверять? Или это все-таки самозванец, пытающийся завлечь ее в ловушку? Пойтрас нервничала и хотела поскорее все проверить. «В этих электронных письмах не было никаких деталей, указывающих на личность отправителя. Он себя никак не идентифицировал. Он не сообщил, где работает», — рассказал Гринвальд.

Вместо фактов в электронных посланиях содержался личный манифест радикального толка, в котором Сноуден разъяснял, почему решился передать секретные материалы и какими могут быть неизбежные последствия такого поступка. «Он объяснял, чего добивается и почему пожелал взять на себя такой риск», — говорит Гринвальд. Отправитель в принципе внушал к себе доверие: «Лаура и я инстинктивно чувствовали, что во всем этом сквозит подлинный энтузиазм. Мы оба поняли, что электронные послания заслуживают доверия. [Их тон] настраивал на то, что этот отправитель отнюдь не сумасшедший. Напротив, он умен и весьма искушен в своем деле. И его послания — это не бессвязный набор слов».

У них в голове начал потихоньку формироваться образ таинственного корреспондента — умного, проницательного, политически здравомыслящего, рационального человека, который уже давно вынашивает определенный план. Отправитель раскрывался перед ними постепенно. Журналистам приходилось дожидаться каждого нового эпизода. «Он говорил о том, что очень сильно рискует, что это связано с серьезными разоблачениями, — говорит Гринвальд. — Он не производил впечатление человека легкомысленного или находящегося в плену бредовых идей».

В беседах с Пойтрас Гринвальд выработал свой собственный подход. Чтобы та или иная история могла всколыхнуть общественность, люди должны проявить к ней неподдельный интерес, доказывал Гринвальд. А интерес они проявят только в том случае, если этот анонимный источник продемонстрирует убедительные доказательства незаконной деятельности — неправильного поведения и злоупотреблений со стороны АНБ, которые выходят за рамки любых демократических мандатов. Лучший способ добиться этого заключался в том, чтобы иметь под руками документы служб национальной безопасности: без них было бы трудно стучаться в нужные двери и выносить проблемы на широкое обсуждение.

Таинственный корреспондент повел себя весьма неожиданно. Ранее Пойтрас предположила, что он всегда будет стремиться остаться анонимным. В конце концов, если только выйдет из тени, то сразу же восстановит против себя правоохранительные органы и фактически затянет петлю на собственной шее. Но Сноуден сказал ей следующее: «Я не вычищаю метаинформацию. Надеюсь, вы нарисуете на моей спине мишень и сообщите миру, что все это сделал именно я».

В другом послании Сноуден сообщил, что «трудный этап» по перемещению документов завершен, но теперь начинается опасный этап. «Я почти ощущала, насколько высоки ставки, — говорит Пойтрас. — Он очень беспокоился по поводу своих друзей и родных. Ему не хотелось остаться анонимным. Однако он не хотел, чтобы из-за него пострадали другие люди».

Сноуден, казалось, знал, что его действия, вероятнее всего, приведут его за решетку. Он предупреждал: «Вы должны правильно настроить свои ожидания. Может наступить такой момент, когда со мной нельзя будет связаться».

Как только были установлены доверительные отношения, Пойтрас сообщила Сноудену, что хотела бы взять у него интервью. Она сказала, что тот должен четко сформулировать, «почему» решил взять на себя все эти риски. Это было важно.

Об интервью Сноуден как-то не думал. Но идея была хорошей: цель состояла в том, чтобы поведать всему миру о секретных документах. Он сказал, что саму идею утечки этих материалов он вынашивал четыре года. Однажды он рассматривал возможность передачи этих материалов Джулиану Ассанжу. В конечном счете он все-таки отверг эту идею. Сайт WikiLeaks был под колпаком, а сам Джулиан Ассанж уже длительное время скрывался в иностранном посольстве. Учитывая меры безопасности, которые предпринимал Ассанж, Сноуден понимал, что достучаться до него будет трудно.

К исходу весны 2013 года идея о заключительной встрече уже витала в воздухе.

«Чтобы подготовиться и сделать это, мне потребуется от шести до восьми недель», — написал Сноуден.

* * *

Что означало загадочное «это», было пока неясно. Лаура Пойтрас возвратилась в Берлин, Гринвальд — к себе в Рио. Его жизнь текла своим чередом. Таинственный источник, конечно, представлял большой интерес. Но, как часто бывает в журналистике, то, о чем говорил Сноуден, могло оказаться куда менее привлекательным, чем представлялось на первый взгляд. «Я не сидел без дела и не строил никаких иллюзий. Он ведь вполне мог оказаться фальшивкой», — рассказывает Гринвальд. Шли недели, и в то, что нечто значительное произойдет, верилось все меньше и меньше. «Я почти не думал об этом. Я действительно не был на этом сосредоточен. Ни капельки».

В середине апреля Гринвальд получил от Пойтрас электронное послание. В нем она сообщала, что скоро почтовый курьер доставит ему пакет. В этот период ни одна из сторон не связывалась друг с другом; кроме того, Гринвальд до сих пор не установил у себя программу шифрования данных. Но пакет FedEx свидетельствовал о том, что дела движутся и, как выразился Гринвальд, «орел все-таки сел на землю».