После 2010 г. положение изменилось, так как, обладая как бы неограниченной властью, опирающейся на большинство в две трети голосов, «Фидес» уже не имела никакой потребности в сохранении системы 70/30. Тем не менее деловая этика мафиозной семьи продолжала действовать: в то время как политические партнеры, «корректно» сотрудничающие в бизнесе, пользовались неприкосновенностью, в устранении сторонних «сборщиков дани» и активных противников партии дозволялись любые средства от подрыва репутации через подконтрольные партии СМИ до заказных, политически мотивированных прокурорских расследований.

Коррупция, oлигархи, state capture – таковы, быть может, наиболее часто используемые категории для характеристики связи между политикой и экономикой режимов, возникших на развалинах бывшей Советской империи. Их неразборчивое применение при анализе системных явлений различного веса и качества на самом деле смывает существующую в группе посткоммунистических режимов разницу между чередованием посткоммунистических коррупционных режимов и мафиозным государством. Основной характеристикой первого является то, что не возникает такой ситуации, когда какая-либо политическая сила получает практически неограниченную монополию на власть, то есть неограниченную свободу изменения конституции и назначения своих людей на все ключевые позиции в государстве.

Принятые в ЕС посткоммунистические государства, за исключением Венгрии, могут быть охарактеризованы как государства, в которых чередуются в различной степени коррупционные режимы. В их случае пропорциональная – или несколько непропорциональная – избирательная система в качестве наиболее надежного тормоза гарантирует невозможность возникновения такой ситуации, когда какая-либо политическая сила может стать исключительным обладателем власти. Это одновременно обеспечивает относительную автономию действующих в данном обществе олигархов и тем самым укрепляет их позицию в противовес различным политическим силам, стремящимся к правительственной власти. Благодаря этому они могут заключать сделки с конкурирующими друг с другом политическими силами, не опасаясь того, что какая-то из этих сил подчинит их средствами простого политического насилия. Они могут быть бенефициарами или жертвами неравномерного распределения или отмены милостей, но им не грозит тотальное подчинение. Это своего рода непрерывный брачный танец. Конечно, страны с чередованием коррупционных режимов могут различаться по степени распространенности и наиболее частым типам коррупции, а также по ее влиянию на среду правового регулирования, на законотворчество. Если удается систематически подчинять законотворчество частным интересам, а представители и институты политической элиты становятся не эпизодическими, а систематическими участниками механизма коррупции, то налицо явление state capture. Однако инициативным субъектом этого явления, в рамках чередования коррупционных режимов, являются олигархи, именно они, руководствуясь своими нуждами, делают заказ политической сфере и инициируют приватизацию служения общественному благу. В этом смысле state capture никогда не может быть тотальным.

В мафиозном государстве нужно говорить не о типичном случае классических криминальных отношений, о state capture , а о том, что глава политического бизнеса в качестве крестного отца укрощает, приручает олигархов и включает их в собственную систему подчинения. То есть скорее можно говорить об «oligarch capture». В этом случае не парциальные экономические интересы подчиняют себе государство, а политический бизнес, монополизируя власть, подчиняет себе экономику. Конечно, это тоже можно было бы интерпретировать как крайний случай state capture, но такое толкование уже вышло бы за рамки первоначального значения, в противном случае любой автократический режим, пришедший на смену демократическому строю, можно было бы охарактеризовать как state capture.

После краха Советской империи многие из нас жили во власти иллюзии, что на смену коммунистическим диктатурам – по крайней мере, в Европе – могут прийти только либеральные демократии западного типа. И хотя этот путь не казался гладким, все соглашались, что мы участвуем в процессе линейного, прогрессивного развития к этой цели. Отдельные отклонения от норм либеральной демократии казались скорее детскими болезнями, а не характерными чертами сложившейся личности. Хотя в историческое мгновение перестройки возникли и представления о «третьем пути», они были перечеркнуты желанием принадлежать к Европе и необходимостью приспосабливаться к ней в институциональном плане. Большинство стран, где произошла смена режима, став членами ЕС, выдержали приемный экзамен, хотя вследствие геополитических соображенией Евросоюза некоторым из них достаточно было подготовиться на краткосрочных курсах и сдавать экзамены с облегченными требованиями. Инициаторы расширения ЕС верили в то, что новые члены союза руководствуются не только необходимостью сдать приемный экзамен для присоединения к потребительскому сообществу, но и желанием принадлежать к определенному сообществу с добровольно выбранными ценностными ориентирами. По мере того как вырисовывалась необходимость осмыслить связанное с этим разочарование, расширялась и обогащалась транзитологическая литература.

Интерпретации дефицита демократии и функциональных перебоев, наблюдавшихся после падения восточноевропейских коммунистических режимов, отражают крайне пеструю картину. Как правило, делаются попытки в той или иной форме интерпретировать политические процессы в отдельных посткоммунистических государствах, опираясь на противопоставление«либеральная демократия – диктатура». Посткоммунистические страны уже двинулись по направлению к миру либеральной демократии, но еще не прибыли туда. Или: они уже довольно далеко продвинулись по этому пути, но остановились или даже повернули назад. Транзитология предстает перед нами не только как раздел изучения трансформации социальных режимов, но и как отсылка к своему дословному значению: эти режимы как бы еще находятся в пути и образуют различные модели лишь в зависимости от степени отдаленности или отклонения от буржуазной демократии.

Некоторые пытаются определить степень этого отклонения с помощью своеобразных словосочетаний, в которых к слову «демократия» добавляются ограничительные эпитеты или отрицательные частицы: нелиберальная[22], управляемая, ограниченная, квази-, ограниченная и т. д. демократия. С учетом различных институциональных индикаторов устанавливается степень отклонения от нормы и «суммарное количество баллов», в зависимости от которого делается вывод, можно ли еще считать данный режим демократическим.