от любопытства зубами скрипят. Мы с тобой завтра наболтаемся. Смотри, не рассказывай им лишнего! Особенно про артефакты. Потом не расхлебаешь.

Мы расстались, и я, окрыленный беседой с моей (!) первой девушкой, вернулся к родителям. Они оборвали свой разговор и принялись выпытывать у меня все подробности.

– Славная девушка!– оценила Липу мама. – Как же ты с ней познакомился? Или она станет твоим непосредственным начальником? Куратором, так сказать?

– Олимпиада Потаповна была членом экзаменационной комиссии, – пояснил я.

– Подожди ты, мать, со своей бабской ерундой! А эта ФСИКИА не афера? Ты же, поди, никаких генералов и не видел? Может возьмут с тебя денег за курсы, ноги в руки и бежать?

Я молча высыпал деньги из пакета на стол. Банкноты в пачки запакованы не были, и поэтому рассыпались широко.

– Это… что… такое? – перехваченным от волнения голосом спросил отец.

– Это мне, сразу после подписания контракта, выдали подъемные, кормовые, транспортные и еще там какие-то деньги. Выдали первую курсантскую зарплату. Она составляет половину от оклада оперативного сотрудника. В связи с тем, что наши оперативники получают в месяц сумму равную пяти окладам общевойского офицера, то и моя половина получилась довольно-таки весомой.

Папа уже торопливо пересчитывал деньги. Самых крупных купюр у майора не оказалось, и потому гора денег казалась еще больше. Пересчет занял некоторое время, и наше молчание нарушал только тихий шорох бумаг и периодические хмыканья отца.

– Что ж, мать, тебе за такую сумму три года трудиться надо. Да и у меня не одна удачная сделка пройти должна, – подытожил свои труды родитель. – Поведай-ка, сынуля, что же ты должен будешь делать за этакие суммы.

В голове сразу зазвучал голос Олимпиады: лишнего не рассказывай! Особенно про артефакты! – и я решил последовать доброму совету.

– Понимаешь, пап, мне ведь еще доплачивают за сохранение государственной тайны. И за разглашение будут очень строго карать, вплоть до тюремного заключения.

– Вот оно как…, – задумчиво протянул батя.

– Именно так! – строго ответил я.

– Просто так больших денег не платят, – согласился отец. – Сегодня и за коммерческую-то тайну всю жопу порвут на восемь клиньев, а тут бери выше – государственная!

Видя недовольно насупившуюся на его речевые обороты супругу, папенька поправился:

– То есть задницу порвут, пардон, заднюю часть побеспокоят.

Материнское лицо разгладилось. Продолжаем разговор!

– Да, матереет сынок, растет, в силу входит, – одобрительно заметил папахен.

Мне тут же представилось, как после возвращения домой из Москвы, раньше вечно мерзнущий я, окончательно заматеревший на академических курсах, обживаюсь на нашей лоджии, распахиваю пошире все окна на улицу, и, хорошенько выспавшись на уютном снегу в особо холодную зимнюю ночь, рычу грубо-хриплым голосом:

– Мать! В душную кухню не пойду. Закинь мне кастрюлю с хлебовом прямо сюда, на наледь. Я тут в холодке, на воле, косточками похрущу.

Я быстренько встряхнул головой, отгоняя наваждение, и опять включился в обсуждение моей будущей, наверняка невыносимо тяжелой столичной жизни.

– А где же ты там два месяца жить будешь? – забеспокоилась мама. -Ведь родни у нас в Москве никакой нету.

– Поторчит в общаге, – ответил за меня отец. – Рановато ему барствовать, не оперился еще.

Я горестно вздохнул и признался:

– Нету пока у нашей организации общежития, придется квартиру снимать.

– Так, – нахмурился отец, – значит, тебе все деньги придется с собой брать, в Москве цены кусаются. Готовь, мать, лоскут ткани да иголку с ниткой, будем ему карман к трусам пришивать.

– Именно к трусам? – обиженно спросил я, представив, как лезу за деньгами. – А если я в вагон-ресторан пойду? На весь поезд ведь опозорюсь!

– Это ты дело говоришь, – согласился папа, – все яйца в одну корзину не кладут. Надо твои финансы на две части разделить.

Я облегченно вздохнул: из кармана деньги достать гораздо проще. А отец продолжил:

– Готовь два лоскута, мать, еще один к внутренней стороне джинсов пришьешь.

– А как же я буду питаться в дороге? – заныл я.

– Всю жизнь езжу, – пояснил своему дурню бывалый путешественник, – а рестораны только за чужой счет посещаю. А в вагон-ресторан вообще никогда не хожу: слишком дорого, да и качество продуктов оставляет желать лучшего. Прихватит в дороге понос, потом греха не оберешься. Лучше тебе мать яиц с собой наварит – целее будешь. А если в столице поистратишься, звони, у нас на твое обучение изрядная сумма отложена, враз перешлем.

– Я зарабатывать начну, сразу отдам!

– Твое дело молодое, начнешь зарабатывать – начнешь и тратить. А там женишься, дети пойдут – деньги просто улетать будут. В общем, если перед пенсией отдашь, и то неплохо будет.

– У нас и получка большая, а уж премии просто колоссальные! – доказывал я свою будущую платежеспособность. – Вон капитан Боян после блестящего выполнения задания себе с премии однокомнатную квартиру в нашем доме купил, Липа с одной премии квартиру в доме напротив рванула, с другой – новую иномарку приобрела.

Отец пожевал губами.

– За блестяще выполненное задание, говоришь? А квартальных или годовых премий нет?

– Да вроде нет…

– Значит, перед пенсией, – сделал вывод отец.

Они с матерью расхохотались. Ну никто в семье не верит в мой потенциал удачливого добытчика! Особенно я сам…

– Да я, может, еще хлеще всех заработаю! – решив поднять свою самооценку, гаркнул я.

– Для этого, сынок, – ехидно улыбаясь, продолжил свои издевки папаша, – нужно соответствовать общему духу вашего филиала. Вот гляди: майор Бобёр, капитан Боян – все в рифму ложится. А ты? Какой-то Комаровский. Под тебя и воинского звания пока не придумано.

– А вот Липа -Энгельс, и ничего, – обиженно пробурчал я.

– Чтобы две такие премии получить, надо как минимум уметь стрелять хорошо, – пояснил отец. – Такие деньжищи только убийцам-профессионалам платят. Это она официально лейтенант, а в кругу своих ее, поди, Энгельс–Снайпер зовут. А тебе придется фамилию менять, был Комаровский, станешь Комарень – Не попал в большую мишень.

Тут мне крыть было нечем. С моим зрением, даже и в толстенных очках, ну куда я там попаду, особенно из сказочного лука. К моему новому прозвищу можно только добавить: большую и ближайшую мишень.

А отец продолжал:

– И заметь, мать, то он все говорил: Олимпиада Потаповна, а теперь она вдруг стала просто Липа. Если так быстро дело пойдет, то и вариант Липуся-дорогуся не за горами.

– Дай бы Бог, – даже перекрестилась атеистка мама. – Она, похоже, девушка серьезная, строгая, не чета этим современным свиристелкам, у которых только ветер в голове гуляет. Опять же на хорошей работе и с собственной квартирой, а это вообще дорогого стоит. Дай Бог! Ладно, Леша, хватит над сыночком подшучивать, идемте ужинать. Мал он еще