Она почувствовала, что продрогла до костей. Попятилась и с грохотом захлопнула входную дверь. Обняла себя руками, пытаясь растереть ладонями озябшие плечи. И, входя в гостиную, тут же схватила с кресла аккуратно свернутый мохнатый плед. Завернулась в него, падая на диван и подтягивая повыше согнутые в коленках ноги.

Все будет хорошо. Все у нее будет хорошо. Она не позволит вновь вмешаться в ее жизнь грубым обстоятельствам. И никто не позволит. Никто на этом острове. Может, ее тут не очень любили, за необщительность и неразговорчивость, за странные прогулки по самому краю пирса. Но она законная жена их парня – Олега Ирве. Он рос на их глазах. Хорошо учился. В меру хулиганил. Потом осиротел в девятнадцать лет. Его родителей забрало море. Оплакав их положенный трауром срок, он уехал учиться в Россию на врача. И овладев специальностью, вернулся. Не один. С женой – с ней. И она, какой бы странной она ни казалась островитянам, стала местной. Она стала частью этого острова, одной из его жителей – суровых и надежных, как камни, на которых он стоял.

Они не дадут ее в обиду. Ни за что не дадут. Они не позволят Устинову Сергею – кем бы там он ни был сюда заслан – причинить ей вред. Они ее защитят, спасут. И помогут спрятаться. Петри обещал. Он не обманет.

А сейчас спать… Спать… И ни о чем таком не думать.

Он вторую ночь не мог уснуть. Ворочался с боку на бок. Пытался отвлечься, повторяя в уме старые заезженные скороговорки. Раньше помогало. Теперь нет. Стерлась из памяти половина скороговорок! Слова путались в уме, он начинал вспоминать, ругал свою забывчивость, нервничал, начинал повторять снова. Какой тут сон!

За стенами трехэтажного отеля, выстроенного на самом краю высокого утеса, с громким шуршанием ворочались волны. Стекла дребезжали от сильных порывов ветра и крупных капель ледяного дождя. И от одного этого звона ему становилось не по себе. Он вставал, залезал в шкаф, доставал теплый джемпер, натягивал и снова залезал под одеяло. Но уже через десять минут джемпер летел от кровати в сторону стула. Жарко! В номере действительно было жарко натоплено. До батарей отопления невозможно было дотронуться. Надежные рамы с тройным стеклопакетом. Не было ни одной щели. Он проверял, подставив ладонь. А его все равно знобило. Скорее всего, от непривычной обстановки, сделал он вывод к утру второго дня. От непривычного сырого климата.

Что она здесь нашла? Утешение? Покой? Почему выбрала именно это место для того, чтобы укрыться? Из-за человека, который ей помог и которому она была благодарна? Олег, кажется?

Да, Олег Ирве – местный житель. Тот самый доктор, который ей помог. Помог не умереть мученической смертью три года назад. Он привез ее сюда, к себе на родину. Поселил в родительском скромном домике в два этажа.

На первом этаже, он уже точно знал, располагалась кухня с настоящей деревянной мебелью, выкрашенной синей краской. Очень уютная, с большими окнами. Она усаживалась после прогулки на подоконник с большой пузатой кружкой, что-то неторопливо из нее пила. И не сводила глаз с берега.

Еще на первом этаже была гостиная с современной безликой мягкой мебелью, камином и телевизором в полстены. И еще какая-то маленькая комната в дальнем углу дома, захламленная странным текстильным мусором.

Все это он сумел рассмотреть без особого труда. На острове почти никто не занавешивал окон. Все здесь жили в атмосфере абсолютного покоя и всеобщего доверия.

Даже странно. Будто инопланетяне. Но неожиданно ему это понравилось. Нет, нет, не жить так – открыто, а наблюдать за их жизнью. Наблюдать, сравнивать, примерять на себя.

Вывод, который он сделал к концу второго дня наблюдений, его ошеломил.

Он тоже хотел бы так жить! Неторопливо, безбоязненно, уверенно и безопасно. И даже немного понял ее, сбежавшую именно сюда – в холод, а не в тропический рай Таиланда, куда был ею куплен билет три года назад. Она чувствовала себя здесь защищенной. И хотя местные жители не очень, по его наблюдениям, ее любили, никто не захотел говорить о ней. Ни хорошо, ни плохо. Никто!

Супружеская спальня в доме супругов Ирве располагалась на втором этаже. Она была просторной, на всю ширину дома. Одно огромное окно, смотревшее на море. Что там, за этим окном, рассмотреть ему не удалось. Даже стоя на самом краю пирса с полевым биноклем, он ничего не увидел. Кроме нервно дергающихся теней на потолке, освещаемых каким-то неверным, прыгающим светом.

В спальне, видимо, тоже был камин. И супруги Ирве занимались любовью в его свете. Подолгу занимались. Он засекал, наблюдая за эротической пляской теней на потолке. Минут сорок, пятьдесят. Этот доктор Ирве просто неутомим, сделал он вывод минувшим вечером, вернувшись в номер вконец продрогшим и промокшим. Так подолгу заниматься сексом он сам мог только в молодые годы. Когда его жена Ирина была очень юной, очень пылкой и целиком принадлежала только ему одному.

Сейчас жены у него не было. И любой другой женщины не было давно. И подглядывая в окна чужой спальни, он вдруг почувствовал первобытный голод. По женщине. Все равно по какой женщине. Так он думал, оплачивая услуги проститутки, которая должна была прийти к нему в номер через час после оплаты.

Девушка была молодой, приятной на лицо, но немного полненькой. Но дело свое знала. За оплаченный час он вымотался так, что не смог проводить ее до двери, распластавшись на кровати. Думал, что уснет, как только за девушкой закроется дверь.

Не вышло.

Утолив первобытный голод тела чем подвернулось, он тут же начал думать о супружеской паре Ирве. Представлял себе их спальню с камином, в котором жарко полыхали дрова. Представлял широкую кровать, заправленную темно-синим бельем. Почему-то ему казалось, что белье в их спальне именно темно-синего цвета, под цвет штормового моря, облизывающего берега острова. Этот цвет должен красиво оттенять ее бледную кожу и светлые волосы. Об этом он тоже зачем-то думал. Слышал шуршание накрахмаленных простыней, когда супруг Ирве переворачивал ее со спины на живот.

С какой стати эти мысли лезли ему в голову? Зачем он об этом думал, пытаясь уснуть?!

Какие тут, к чертям, скороговорки, если перед глазами все время было ее лицо. Новое, еще более прекрасное, но точно ее лицо. Лицо Майковой Лилии, которую потеряли в России десятки сыщиков, не сумев отыскать ее за три года. И которую он сумел вычислить за три месяца.

Устинов вдавил голову в подушку, с силой зажмурил глаза и принялся вспоминать, с чего началось его расследование.

Неделю он изучал копии всех документов, которыми были полны папки с ужасающим своей жестокостью делом.

Был убит единственный сын Кадашова – Иван. Был расстрелян в упор очередью из автомата. И пятеро его охранников тогда погибли. Кто умер сразу, кто в больнице от ранений. О них Устинов читал бегло. Досье Ивана изучил досконально. И сам того не желая, проникся сочувствием. Парень был чистым, не загаженным отцовскими делами. Работать на отца не хотел. Тот настаивал. Уволил предыдущего охранника, отвечающего за сбор денег. И на его место поставил Ивана. Первый рабочий день Ивана оказался и последним. Иван был убит. Деньги были похищены. Весьма солидная сумма.