– Архитектор – не свободная профессия, – пожал плечами Гербольд.

– Теперь – да, – согласился Толковников.

– Да и раньше разве… – начал было Леонид.

Но тут дверь отворилась и вошла дама с ивовой корзиной. Безусловно, именно дама, несмотря на телогрейку и высокие болотные сапоги. Впрочем, как здесь пройдешь без сапог? Кое-где возле домов уже сделаны дощатые настилы, но на большей части будущего поселка апрельская грязь непролазна.

– Здравствуйте, Павел Серапионович, – улыбнувшись Толковникову, сказала дама. Леониду она улыбнулась с такой же приветливостью. – Извините, что задержала вас.

– Ничего, Ольга Алексеевна. – Толковников улыбнулся ей в ответ, и Леонид тоже: очень уж располагающая у нее была улыбка. – Виктор Антонович предупредил, что вы придете за покупками к закрытию. Картошка вас ждет, морковь тоже. – Он кивнул на деревянный ящик, стоящий рядом с прилавком. – А мы тут с коллегой пока обсуждаем социальную функцию искусства. Леонид Федорович Гербольд, позвольте вам представить, является большим ее сторонником. – Леонид кивнул и улыбнулся снова. – А я со старческим брюзжанием напоминаю ему, что окружающее пространство не организуешь эффективно без учета объективных законов человеческого восприятия.

Говоря это, Толковников надел брезентовые рукавицы и принялся отвешивать картошку.

– Приятно познакомиться. – Ольга Алексеевна протянула руку, и, пожимая ее, Леонид сразу ощутил, какая крепкая у нее кисть. – Как же молоды нынче архитекторы!

– Леонид Федорович наш будущий сосед, – сообщил Толковников. – Даже, можно сказать, уже настоящий: сегодня поучаствовал в благоустройстве общественной территории. А с завтрашнего дня начинается строительство его дома.

– Вот замечательно! – обрадовалась Ольга Алексеевна; яркие ее глаза сверкнули. – Нам такие соседи необходимы. Не думайте, что я имею в виду вашу физическую силу, – весело добавила она. – Просто приятно, что наш город-сад привлекает творческую молодежь. Так и должно быть.

На физическую силу Леонид не жаловался, но даже у него к вечеру начали побаливать мышцы после целого дня работы. Поселок уже строился, уже стояли посреди поля дома – «сторожевые башни», спроектированные братьями Весниными, особенно Леониду нравились, он то и дело посматривал на них, когда, опираясь на лопату, отдыхал после засыпки очередной ямы, – но само это поле было так изрыто и так утыкано пнями, что даже просто передвигаться по нему было нелегко, а работать тем более.

К вечеру он зашел в помещение древесной сушилки. В той ее части, которая уже освободилась от бревен – очень они были качественные, из отличной вологодской сосны, Леонид прямо руки потирал, представляя, какой из них получится дом, – был временно, до постройки отдельного здания, размещен продовольственный магазин. Жильцы поселка работали в нем по очереди, как и на всех других участках общественного благоустройства, но занятие для себя можно было выбирать, и Леонид предпочел раскорчевку поля. Ну а профессор Толковников сегодня дежурил в магазине, что неудивительно: земляные работы в его возрасте и с его корпулентностью были бы затруднительны.

Ольга Алексеевна протянула Толковникову корзину, он ссыпал в нее с чаши весов сначала картошку, а затем морковь, и, сказав на прощанье, чтобы непременно заходили в гости, она ушла.

– Все, закрываем торговлю! – объявил Толковников. – Вы теперь в город, Леонид Федорович? Можем поехать вместе, если не возражаете. Мне надо знакомую навестить, она хворает.

Леонид, разумеется, не возражал.

Вышли наружу, Толковников запер сушилку, подергал для верности большой навесной замок, крепко ли держится, и они неторопливо двинулись к Песчаной улице.

– Ольга Алексеевна случайно не скульптор? – спросил Леонид. – Кисть у нее очень крепкая.

Толковников засмеялся мелким рассыпающимся смехом.

– В молодости я тоже был склонен помещать людей исключительно в свою сферу деятельности.

– Не так уж я молод, – пожал плечами Леонид. – Мне двадцать восемь лет.

– Не путайте с юностью, – заметил Толковников. – Из нее вы, разумеется, вышли, а молодость длится дольше. Но тоже проходит, впрочем. А Ольга Алексеевна хирург, фамилия ее Морозова. В Первой Градской работает. Конечно, не дай бог, как прежде говорилось, но имейте в виду. У нас здесь вообще такой профессиональный состав жителей подбирается, что хоть в автономное плаванье уходи. И неплохо бы, – добавил он.

Извозчики на этой дальней московской окраине были редки, разве что у ресторана «Стрельня» они стояли во множестве, но зато до самой Тверской ходил отсюда трамвай. В этом смысле жизнь в будущем поселке тоже казалась Леониду привлекательной: и не в городской суете, и не на отшибе, и до бюро удобно будет добираться. Хотя, конечно, езду в битком набитом трамвае особенным удобством не назовешь, но тут уж выбирать не из чего.

Перед трамвайной остановкой попалась глубокая лужа, и Леонид вымыл в ней сапоги. Настоящих болотных у него не было, но эти, юфтевые, и прочны были, и выглядели почти щегольски, то есть подходили и для земляных работ, и для того чтобы ходить в них по городу.

На трамвайных подножках люди висели как вишни и даже как виноградины, гроздьями.

– Товарищи, нравственно прошу: не толпитесь в дверях! – надорванным голосом кричала кондукторша.

После двух остановок Гербольду с Толковниковым удалось пробраться с задней площадки в середину вагона. Профессор при этом продолжал рассуждать о будущем поселка Сокол с такой невозмутимостью, словно ехал в пароконном экипаже. В экипаже Леонид, правда, не ездил, так что представлял это лишь гипотетически, но Толковников до революции ездил, наверное.

– Вы себе, Леонид Федорович, даже не представляете, какие у нас здесь кипели баталии. – Он уклонился от заплечного мешка, который оказался прямо у него перед носом, когда владелец, мрачный мужик, стал пробиваться к выходу. – То есть с концепцией города-сада все были согласны. Но воплощение… Первый генеральный план был так же гармоничен, как и утилитарен. Невыносимо он был утилитарен, вот что я сразу высказал на заседании нашего правления. Представьте: застройка предлагалась исключительно фронтальная, дома – сплошь тиражированные. Я был категорически против! Помилуйте, если уж мы взялись представить обществу первый кооперативный поселок, то он должен являться образцом во всех отношениях, и в художественном тоже. Люди должны хотеть в нем жить, разве не так?

– Так, – вывинчиваясь из узкого промежутка между двумя широкими женскими спинами, кивнул Леонид.

Ему очень хотелось жить в этом поселке. Он понял это сразу, когда месяц назад приехал сюда, увидел густой сосновый парк, и ажурный мост над железной дорогой, и огромное, покрытое ноздреватым мартовским снегом поле, на котором уже шло строительство. Это пространство подлежало его воображению, так бы он выразился.

– Я рад был рекомендовать вас в число тех, кто будет осуществлять замысел, – сказал Толковников.