— Значит, ты не согласна, что он милашка?

Я закатываю глаза и забираюсь на заднее сиденье машины Джазза. Вчера я сказала им не ждать меня, потому что я поеду домой с Кэмом. Мама не знала и, вероятно, не одобрила бы. Не его конкретно, а то, что Эми и Джазз останутся наедине, ведь я при них словно дуэнья. Ха! Я уже объяснила это Кэму, так что пусть не думает, что будет регулярно выполнять обязанности моего водителя. Особенно сегодня, когда у меня планы, в которые я не желаю его вовлекать.

Когда мы выезжаем на дорогу, я спрашиваю:

— Джазз, как думаешь, мы можем после школы заехать к Маку?

— Само собой, — отвечает он. Мак — кузен Джазза; это на его незаконном компьютере в задней комнате я впервые нашла Люси на сайте ПБВ. Могут ли они найти Бена?

Эми принимается рассказывать все сплетни, которые услышала вчера в отделении. Я не слушаю, но что-то цепляет мое внимание.

— Что-что ты сейчас сказала? — переспрашиваю я, подумав, что, возможно, неправильно расслышала. Лучше бы так и было.

— Ну... Помнишь мужчину, о котором я тебе рассказывала? Которого нашли избитым и который был в коме? Так вот, он пришел в себя.

Мое сердце екает, начинает лихорадочно колотиться. Я заставляю себя говорить небрежно, чтобы голосом не выдать своей тревоги:

— Он что-нибудь рассказал? О том, что с ним случилось?

— He-а. По словам одной медсестры из хирургии, чья подруга работает в больнице, от полученных травм у него, судя по всему, амнезия. Приходили л ордеры поговорить с ним, но так ничего и не добились, потому что он нес какую-то бессмыслицу.

Расскажи Нико!

Но что тогда будет? То есть после того, как он успокоится после приступа ярости, в которую, несомненно, придет, услышав об этом. После того, как спустит на меня всех собак за то, что не рассказала ему о нападении Уэйна, когда он спрашивал, что же подстегнуло возвращение моей памяти. Уэйн — это риск. Если он расскажет о том, что я сделала, лордеры придут за мной. Нико так или иначе разберется с ним. Разберется — значит, убьет. А потом разберется со мной.

Нет, я этого не сделаю. Все мои инстинкты восстают против этого. Лучше не рисковать. Лучше подождать, возможно, Уэйн ничего и не вспомнит.

А если вспомнит?

В этот день всех одиннадцатиклассников собирают в актовом зале на собрание. Все рассаживаются без суеты и в полнейшей тишине. Причина — стоящие впереди лордеры.

Когда я вижу их, меня прошибает холодный пот.

Не таращи на них глаза.

Я, как могу, отвожу взгляд в сторону. Этих лордеров я знаю: агент Коул сон и его подчиненный. Холодные глаза Коулсона обводят зал, я пытаюсь не смотреть на него, но наши взгляды встречаются. Что он здесь делает?

Коулсон — не рядовой лордер, он какая-то «шишка». Это было ясно еще тогда, когда они приходили расспрашивать меня после исчезновения Бена. Ну, во-первых, кого попало они послать не могли — ведь это касалось моей мамы. Им явно не хотелось ударить в грязь лицом перед дочерью героя лордеров, премьер-министра, которого террористы подорвали вместе с женой. Пусть мама сейчас и не имеет никакого отношения к политике и, насколько мне известно, не пользуется своими связями, они не могли сделать или сказать ничего такого, что нельзя было бы объяснить, если потребуется. Я уверена, что только из-за нее они и не забрали меня для гораздо более жесткого допроса.

Но и это еще не все: Коулсон буквально-таки излучает осторожную власть. Он не какой-то там громила и убийца, хотя, как мне кажется, мог бы стать и таким, если бы потребовалось. Все в нем — холодный расчет.

Его взгляд надолго задерживается на мне. На лбу у меня выступает испарина.

Не смотри!

Я опускаю глаза, с трудом удерживаясь от того, чтобы взглянуть: не пялится ли он на меня и дальше?

Он всего лишь человек. Опасный человек. Он будет истекать кровью точно так же, как любой другой.

Собрание начинается. Директор бубнит о правах и обязанностях учеников, уснащая речь своими обычными предостережениями и предписаниями использовать весь свой потенциал так далее и тому подобное.

Я не слушаю. Представляю, как Коулсон оттаскивает корчащегося от боли Бена от матери. Именно Коулсон бросает зажженную спичку на дом Бена. Именно Коулсон выкрадывает из семьи Люси.

Во мне вскипает злость, горячая, бурлящая. Внешне лицо мое спокойное и внимательное, но в душе бурлит вулкан.

Если бы сейчас в руке у меня был пистолет, мне не составило бы труда вскинуть его и застрелить Коулсона. Он этого заслуживает. Все они заслуживают.

Твердое сиденье подо мной, бубнящий голос директора и полный зал учеников — все это куда-то исчезает. Мои руки сжимают холодный металл, глаза прицеливаются. Указательный палец спускает крючок. Громкий треск, отдача от выстрела. Пуля летит через зал слишком быстро, чтобы проследить за ней невооруженным глазом, но мои глаза неотрывно следят за тем, как она летит к цели.

Она ударяет ему в грудь. Его сердце разрывается, кровавая волна рябью расходится во все стороны, как от брошенного в спокойную воду камня. Он падает.

Я улыбаюсь, потом до меня доходит, что собрание закончилось, и все выходят из зала. Машинально поднимаюсь и вливаюсь в общий поток. Кэм немного отстал от своей подгруппы и идет рядом со мной. Должно быть, он думает, что я совсем свихнулась, если улыбаюсь здесь, сейчас.

Да, так и есть.

Чары, если они и были, рассеялись. Мы подходим к дверям зала. Там, наблюдая, как учащиеся выходят один за другим, стоит еще один лордер. Коулсон даже не сдвинулся с места, дежурство у дверей ему не по рангу. Я облегченно вздыхаю.

Внезапно перед глазами вновь всплывает образ окровавленного тела Коулсона и к горлу подкатывает тошнота.

— С тобой все в порядке? — шепчет Кэм, когда мы выходим из зала. — Ты так побледнела.

Я просто мотаю головой, бегу в расположенный в соседнем здании туалет, и меня рвет — снова и снова. Когда, наконец, в желудке уже ничего не остается, я умываю лицо и смотрю на себя в зеркало.

Что, черт возьми, там случилось?

Руки дрожат. Я не такая, я не могла этого сделать. Или могла? Я бы, конечно, не заплакала, если бы он погиб, но только не от моих рук.

Но тогда для чего были все те тренировки?

Видения проплывают у меня в мозгу с быстротой поставленного на ускоренную перемотку фильма. Практика стрельбы. Цели. Ножи и их применение. Я была хорошим стрелком, лучшим в своей ячейке. И сама ячейка была лучшей.

Нет!

Да. А что, по-твоему, означает быть террористом? Ведение политических дискуссий за чашкой чая? Он заслуживает смерти.

Все они.

Я смотрю на свои руки. Ощущаю ими холодную тяжесть пистолета. Я знаю, что с ним делать. Он заслуживает смерти. Разве нет?