— Что делает! — не удержался от оценки Саша.

С этими словами он обернулся налить себе еще водки и застыл — сзади стояли и смотрели футбол голые мужики, очевидно, сбежавшие из спальни. Из дверей выползал еще один любовник-сачок.

Мужик тихо затворил за собой дверь, но та внезапно распахнулась.

В проеме стояла разъяренная обнаженная Блондинка.

— В чем дело, ребята? — сердито спросила она и вернулась в комнату.

Мужики с сожалением стали гасить сигареты и уныло потянулись в спальню.

Когда последний из них скрылся за дверью, Саша стал надевать брюки.

Так в напрасных матримониальных хлопотах прошло полторы недели. Саша каждый день, как на работу, ходил на свидания. За это время он познакомился с двумя десятками женщин и одним лицом, пол которого он определить затруднился.

Свидания (наверное, по вине Саши) проходили без малейшего налета романтики, весьма прозаически. Он расспрашивал новых знакомых о жизни, рассказывал о себе скучную правду, и они расставались вроде бы по-дружески, но обещание позвонить еще раз не выполнялось ни разу. От этого Саша постепенно терял уверенность, и в его поведении на встречах появились заискивающие нотки. Он с досадой это чувствовал, но поделать ничего не мог и гробил одно свидание за другим. Список, который вначале напоминал запись очередников на улучшение жилищных условий, постепенно таял и наконец стал коротким, как перечень кандидатур на замещение выборной должности папы римского.

Саша стал впадать в панику и на каждое свидание шел, как в последний бой: в чистом исподнем и с ладанкой на груди, где лежала молитва оптинских старцев. Женщины чувствовали его истерический настрой, пугались, принимая за маньяка, и исчезали, даже не выпив оплаченного Сашей кофе. Леня почувствовал апокалиптические настроения друга и поэтому перестал говорить с ним о сексе, женщинах и ограничился в общении пересказом содержания выпусков телеканала «Евроньюс», из чего Саша сделал вывод, что даже Леня не верит в успех их предприятия.

Терять было попросту уже нечего, и на последнюю встречу Саша пошел, наплевав на все свои благоприобретенные фобии. Он был в меру развязен, пошл — и дело, кажется, шло на лад. Лед тронулся, глаза девушки загорелись неподдельным интересом, она явно поощряла Сашу, но в это время раздался мелодичный перезвон его мобильника.

Звонила мама. Выслушав сокрушительные новости из дома, Саша более не был в силах ни шутить, ни улыбаться.

— Сынок, мы все знаем, — торжественно сказала мама.

— Что вы знаете, мам? — спросил Саша невинным голосом.

— Что ты попал на бабки, — сказала мама.

— Кто вам это сказал? — поинтересовался Саша, прекрасно зная ответ. И он его услышал.

— Тут приходил твой друг, Фаренгейт, он очень переживает за тебя и готов помочь. Он спрашивал, где ты. Но мы ему не могли ничего сказать, мы же сами не знаем, где ты. Я ездила вместе с ним на твою квартиру, но тебя там давно не было. Сынок, где ты скрываешься?

— Нигде я не скрываюсь, с чего ты взяла? Я просто выехал за город, живу тут на даче.

— Василий говорит, что мог бы продать твою квартиру и заплатить твой долг, — сказала мама.

— Кто еще такой этот Василий? — спросил Саша.

— Фаренгейт, ты разве не знаешь, что его зовут Василием? — удивилась мама.

— Слушай, мам, держитесь от него подальше, это мой самый злейший враг. Ему-то я и должен эти деньги, а он за них и человека убить может, — объяснил Саша и тут же пожалел об этом.

— Знаю, — просто произнесла мама. — Сынок, я не знаю, где ты, но не приезжай. Я боюсь за тебя.

В трубке что-то звякнуло, Саша услышал голос отца:

— Саш, извини, маме плохо, я должен вызвать «скорую». Береги себя. — И отец положил трубку.

Саша долго сидел молча, не умея справиться с разбегающимися мыслями. Все эти натужные знакомства показались ему идиотской выдумкой. В то время как его самым близким людям угрожает реальная опасность, он отсиживается в спокойной Европе, пьет пиво и говорит барышням скабрезности, склоняя их к сожительству. Сашу замутило от нахлынувшего омерзения к самому себе.

Девушка, видя его муки, вызванные телефонным разговором, сочувственно положила руку на его сжатые кулаки и, извиняюще улыбнувшись, ушла.

С тяжелым сердцем Саша подошел к двухэтажному коттеджу и, сверившись с запиской, где был отчеркнут очередной адрес, позвонил. Дверь ему тут же открыли, и он вошел в дом, где его тут же, весело галдя, окружили пятеро негритят. Из комнаты вышла высокая стройная негритянка, приобретшая с материнством особое женственное обаяние, и улыбнулась Саше. Саша растерялся и, торопливо вручив букет, стал тыкать пальцем в записку с адресом. Женщина прочла записку, засмеялась и показала ее огромному гороподобному негру, одетому, несмотря на жару, в кабинетный шелковый смокинг. Тот тоже внимательно прочел записку и терпеливо объяснил непонятливому белому, что они живут на набережной Роз, написано «улица Роз», неужели это так трудно уяснить. Извинившись, Саша повернулся и вышел на улицу.

Он не видел, как несколько секунд спустя из дома выскочил негр и яростно затолкал букет в уличную урну. Затем из дома вышла молодая красивая негритянка и высыпали ее дети. Негр повернулся к жене и стал что-то возмущенно говорить ей на непонятном языке, яростно показывая рукой в сторону, куда ушел Саша. Негритянка в ответ только усмехнулась, забрала детей и ушла в дом. Чуть поостыв, ушел и муж.

Некоторое время спустя Саша вернулся к дому, но, увидев свой букет в урне, передумал заходить внутрь. Он еще раз сверил адрес на бумажке с планом города и отправился искать счастье на улицу Роз.

В просторном помещении не было ничего лишнего, что могло бы отвлечь от секса, — огромная кровать под кроваво-красным шелковым покрывалом, унитаз и биде. Пол был покрыт тускло мерцающим матовым металлом с выступающими рядами клепок. Рядом с кроватью возвышалась тумбочка бара-холодильника.

Саша подошел к кровати, сел на нее и попрыгал, определяя упругость конструкции.

Вскоре вслед за Сашей вошла женщина, заперла дверь изнутри на ключ и положила ключ в сумочку. Потом она задернула шторы и достала из бара бутылку водки и оловянную пивную кружку. Женщина бросила в кружку кусок льда и специальным долотом раздробила его. Бросив кусочки льда в два стакана, она налила в них водки и подала один стакан Саше, при этом неловко столкнув долото с тумбочки.

Долото с тающими на его стальной поверхности крошками льда осталось лежать на полу. Глотнув водки, Саша почувствовал, что куда-то плывет. Комната закачалась, предметы потеряли резкость.

Женщина поцеловала Сашу в губы и отпрянула, потому что он открыл глаза. Она продолжала его целовать, опускаясь все ниже и ниже.

Саша хотел обнять ее, но вдруг почувствовал, что не может пошевелить руками. Он запрокинул голову и посмотрел назад — руки были прикованы наручниками к спинке кровати.