— Так ведь и музыки нет, и станция скоро…

— Я способный. А музыка — вот. — Он перевесил транзистор на грудь и включил.

— Ну хорошо, только по-товарищески, — строго сказала проводница и скинула тапочки. — Сапоги снимайте.

— Зачем?.. — опешил Збруев.

— Я же вам сказала — танец современный, танцуется без обуви.

Збруев ошалело посмотрел на проводницу, но покорился— исчез на минуту в купе и явился оттуда без сапог, в галифе со штрипками.

— Носки могли и не снимать, — сказала проводница. — Исходная поза: руки — в кулаки, прогните корпус… да нет, в обратную сторону… И — раз!.. Присели!

Под лихую танцевальную мелодию поезд мчался, с ветром споря. Мелькали километровые столбы.

— А я сейчас вроде на нейтральной полосе! — сообщил Збруев, старательно копируя ладные движения проводницы. — Уже не военный, еще не гражданский, месяц на устройство!.. Хороший танец!

— Усвоили? — остановилась девушка.

— А может, заодно и твист? — сказал Збруев. — все равно разулся… По-товарищески?..

Снова отсчитывают столбы километры танца…

— А ваш цвет волос вам очень к лицу! — крикнул Збруев, буравя пятками ковер.

— Да?

— Жаль, что мы с вами не переписывались! Вы бы мне про путевые впечатления писали, а я вам — про службу?

— Да? — снова отозвалась проводница.

В окне показалась закопченная стена, потом — надпись: «Закрой сифон». На переплетении стрелок позвякивали в служебке стаканы и догорала збруевская сигара.

— Я, конечно, тоже против дорожных знакомств, — продолжал, отплясывая, Збруев. — Но если вот так, по-товарищески!.. Меня Константин зовут, по-гречески значит верный!

И вдруг проводница остановилась.

— О, мама мия! — всплеснула она руками. — Я из-за вас чуть станцию не пропустила!

Она сунула ноги в тапочки, схватила в служебке флажок и побежала в тамбур.

— Станцию?.. — как эхо повторил Збруев. — А я?

Поезд стоял у перрона.

Збруев очнулся от оцепенения, подхватил чемодан и бросился следом, обнаружил отсутствие сапог, вернулся обратно и заметался по коридору.

— Проводник! — закричал он. — Где же я сапоги-то снял?

Обнаружив наконец купе с сапогами, Збруев принялся лихорадочно натягивать непослушные носки.

Тем временем состав дрогнул и тронулся.

— Катя!.. — донесся из вагонного окна отчаянный вопль. — Подожди! Я здесь, в международном!..

За окном тихо отплывала платформа, на которой с букетом цветов и в белом платье стояла девушка — светлая и загадочная, как сон…

— Все, отец, — твердо сказал Збруев. — Больше не отвлекаемся! Счеты у вас есть?

Получив от проводника счеты, Збруев присел рядом с ним в служебном купе.

— Итого — осталось двадцать восемь дней… Откидываем на дорогу пятнадцать суток…

Збруев разграфил лист в своем блокноте.

— День приезда, день отьезда — один день… Значит, остается тринадцать… Тринадцать на шесть делится?

— Смотря чего делить, — отозвался проводник.

— Не делится, — сказал Збруев. — Два получается, будем считать с хвостиком… — он записал что-то на листке. — По два с хвостиком дня на… остановку. Маловато. Ну ничего! Теперь будем жить по системе.

Збруев открыл блокнот и нацелился в него авторучкой.

— Значит, следующая у нас — Терентьева!

«Подруга! Больше пряжи!» — начертано было на плакате, где девушка в модненьком комбинезоне протягивает к прохожим руки. Збруев оглядел плакат — и двинулся дальше, раздвигая могучим плечом вокзальную толпу.

— Дорогие девушки! — объявляло меж тем вокзальное радио. — Мы рады вашему приезду. В нашем городе требуются прядильщицы, мотальщицы, крутильщицы, тростильщицы, фасовщицы, браковщицы…

У входа в привокзальный скверик Збруев остановился и огляделся еще раз. Мимо Збруева спешили горожане, которые были преимущественно горожанками.

Из-за кустов в него целилась копьем гипсовая спортсменка.

Поискав глазами, Збруев нашел наконец в толпе, представителя сильного пола. Тот стоял, прислонясь к афишной тумбе, и ел мороженое.

— Пионер?.. — обратился к нему Збруев.

— Ну пионер, — согласился мальчишка.

— Родной край знаешь?

— А чего?

— Как тут у вас?.. население, снабжение?

— Население двадцать пять тысяч, — сказал мальчишка. А в магазин бабушка ходит.

— Старшим нужно помогать, — заметил Збруев. — Ну, а климат?

— Наш город расположен на Среднерусской возвышенности… — уверенно начал знаток родного края, но Збруев перебил:

— Ну а где тут женское общежитие номер тридцать один— знаешь?

Мальчишка весело лизнул мороженое.

— Так они все — женские!..

Девушки возвращались с работы.

— Терентьева, к тебе солдат! — услышал Збруев, хоронившийся в тени фикуса, голос вахтерши — и взволнованно выступил из засады.

Посреди вестибюля, остановленная окриком, стояла молоденькая миловидная девушка.

Некоторое время они молча смотрели друг на друга. А потом — так же молча — девушка побежала вверх по лестнице. Следом, оглядываясь на Збруева, понеслись ее подруги.

Збруев удивленно посмотрел на вахтершу, исчез в тени фикуса — и появился с чемоданом.

— Вернись, тебе говорят!.. — убеждали Надю подруги.

Надя, растерянная, сидела на кровати, под журнальным портретом Збруева.

— Ни за что!

— Ждет ведь!..

— А зачем он приехал?..

— А зачем писала?

Надя готова была расплакаться:

— Откуда я знаю, зачем писала… ничего не знаю… — Но тут раздался деликатный стук в дверь, и все смолкли, как по команде.

Надя метнулась к збруевскому портрету, сорвала его и сунула под подушку.

Сначала в дверях возник чемодан, а за ним — и сам Збруев.

— Збруев. Константин Яковлевич, — помолчав, представился он.

— Ольга… — тоже после паузы ответила одна из подруг.

— Збруев.

— Анастасия.

— 3бруев.

— Людмила Владимировна, — представилась самая старшая — и Збруев оказался перед Надей.

— Константин. Вы… меня не узнали?

— Узнала… Девочки! — пискнула Надя, заглянув за спину гостя.